– У русских мужчин в году праздников столько, сколько утатар молитв в священных книгах, а русские бабы будто рабочие лошади! Им всевремя надобно что-то делать! Любая турчанка и даже татарка знает, в чем смыслжизни женщины – денно и нощно ожидать господина своего, служить его радости иблаженству, каждое мгновение быть готовой ко встрече с ним!

– Вот скажи еще раз какую-нито пакость про русских баб иувидишь, что будет… Бурунсуз! – мрачно пообещала Лиза, от жгучей обидывмиг позабыв о своих миролюбивых намерениях. Однако Гюлизар-ханым, если даже иоскорбилась, виду не подала, сочтя, видно, что получила поделом. – Что жмне, век сидеть да в потолок глядеть, покуда он явиться не изволит?!

– Ну уж это, – не без ехидства промолвилаГюлизар-ханым, – это один аллах знает! Коли забудет тебя господин, то,может статься, никогда более не позовет он тебя. Ну а ежели полюбилась тыему, – она вздохнула с сожалением, – то ему и всякий день джумалыкбудет после дивана – совета, по-вашему. Ты жди. В любой миг он явиться может!

Гюлизар-ханым ушла, а Лиза уныло уставилась в окно. Здесьневысоко, а не убежать, не пролезть сквозь решетку.

Будто бы даже не решетка это, а куст чугунный, божьимпроизволением расцветший на подоконнике, увенчанный, правда, стреловиднымострием, единственно напоминавшим о том, что сие – не украшение, а преграда.Лиза рассеянно перебирала лепестки пышной чугунной розы, как вдруг услышалатихий шорох за спиною и, оборотившись, глазам своим не поверила, увидев, какугловая плита противоположной стены, полускрытая ковром, медленно откидывается,открывая темный, дышащий прохладою провал…

* * *

Потайной ход! Не дорога ли на волю?

Надо ли удивляться, что не прошло и мгновения, как Лиза,только единожды оглянувшись на дверь, за которой скрылась Гюлизар-ханым,ринулась в темноту и неизвестность? Но скоро тьма впереди рассеялась – всветцах на стенах ярко пылали огромные факелы. Выходило, что этой дорогоюпользовались весьма часто, и Лиза побежала еще быстрее. Неширокий и невысокий,чуть выше человеческого роста, подземный ход вел ее довольно долго: онанасчитала тысячу шагов, сбилась, начала считать снова, когда утоптанныйземляной пол плавно повел вверх, сменился ступенями и вдруг уперся в глухуюстену.

Лиза постояла в испуге и недоумении, пока не сообразила, чтоперед нею, очевидно, такая же потайная дверь, как та, через которую она сюдапопала. Но как отворить ее? Лиза торопливо зашарила по выступам стен, пока несообразила, что дверь ведь может привести вовсе не на волю, куда она такстремилась, а в какую-нибудь казарму или еще бог весть куда! И как раз в этотмиг под ее дрогнувшей рукою что-то сдвинулось, и на уровне Лизиных глаз в стенеоткрылись два отверстия.

Зажав рукою бешено забившееся сердце, Лиза осторожноприблизилась к ним и увидела огромную залу необычайной красоты и прелести.

Красные, зеленые и голубые с позолотою двери сливались схитрой росписью стен и потолков. Вились, словно дикие заросли, решетки окон. Многочисленныенизенькие столики и турецкие табуреты, выстланные перламутровой мозаикой,висящие в простенках зеркальца в каких-то стеклянных, раззолоченных рамках,украшенных полумесяцами и всякими фигурками, – все это создавало ощущениенеобычайной пестроты; но то была пестрота турецкого ковра, где все прелестно,ладно, успокоительно, где все ласкает взор.

Она постепенно приноровилась к стенным гляделкам и уже моглавидеть почти всю залу и тех, кто в ней находился.

На низкой и широкой атласной тахте под бархатным балдахиномсидел, поджав ноги, Сеид-Гирей в раззолоченном чаркабе [87] сдлиннейшею, изогнутою трубкою в руке, которую по его мановению заменял стоявшийнастороже чубукчи [88]. Вокруг на коврах восседали роскошно,по-турецки одетые татаре, которые с великим уважением взирали на молодогосултана и ловили всякое его слово. Лиза поняла, что это и есть диван – совет, окотором говорила Гюлизар-ханым.

– О господин мой, – произнес один из татар. – Молюпростить недостойного слугу твоего за любопытство, но оно уже не первый годточит мою душу, будто сыраджа [89] – тело! Дозволь спросить утебя и утоли мою жажду!

– Говори, почтенный мирза, – благосклонно взглянул нанего Сеид-Гирей. – И если владею я медом знания, то смажу им уста свои,дабы передать тебе!

– Пусть я буду прахом под стопами твоими, о господин, –прижал мирза руку к сердцу, – но ходят слухи, будто владеешь ты ятаганом,принадлежавшим самому Искандеру Зулькарнейну [90]. Ответь, такли это?

– Мыслю я, что отнюдь не великому Искандеру принадлежалавещь, о коей идет речь, а самому Джамшиду [91] иликакому-нибудь ифриту [92] из Таберистана [93]! –ответил Сеид-Гирей. – Но я с охотою поведаю вам о событии, случившемся вмоей жизни три года назад, и пусть почтенный диван отдохнет от праведных трудовво время моей речи.

Да будет известно благочестивым братьям, что аккерманскиедолины [94] после потопа были морем. Когда Искандер Зулькарнейнпо воле самого аллаха прорубил Черноморский пролив [95] изаставил Черное море течь в Средиземное, воды отхлынули, и эти места навекиостались краем необитаемых, бесплодных песков. Рассказывают, что злыедухи-джинны облюбовали эти долины и поселились здесь. И вплоть до эпохиСасанидов [96] сия обширная долина была местом отдыха джиннов.