Это были воистину глаза мусульманина – спокойные, полныескрытого ровного огня, без тревоги, без порывов. В них не пылала жажда борьбыили исканий. Только собственное состояние, собственный покой или непокой имеютзначение; только возмущение духа или сердца может возмутить незамутненную,холодную чистоту этого взора.

Но как, о господи, как же возмутить этот дух?!

В памяти промелькнул вчерашний день: толпа опьяненныхпохотью бекштаков, Гюлизар-ханым с ятаганом в руке, и она, Лиза, в отчаянииприльнувшая спиной к стене сада, с камчой в руке, а потом внезапная страстьСеид-Гирея. Она привлекла его внимание, ошеломив. Только так!

Но чем же сегодняшний день отличается от вчерашнего?

Решение пришло мгновенно. Не заботясь даже о том, чтобыприкрыть оголенную грудь или поправить волосы, она кинулась вперед и пылкообняла Сеид-Гирея.

– О господин! – воскликнула она, и улыбка ее могла быослепить праведника. – Наконец-то ты пришел! Я так ждала тебя! – Иона покрыла легкими, бессчетными поцелуями его окаменевшее от изумления лицо.

Позади раздался стон Гюлизар-ханым, полный такого животногоужаса, что Лиза поняла: для услужливой великанши русская пленница, котораяпервой осмелилась поцеловать султана, уже мертва! Да и все вокруг, даже самыйвоздух, было проникнуто страхом, трепетом отчаявшихся сердец, безнадежностью.«Как все они боятся его!» – промелькнула мысль.

Но Гюлизар-ханым, и Чечек, и опасность были где-то далеко.

Все существо ее сейчас напряглось в страшном, отчаянном усилии– поразить Сеид-Гирея, завладеть им любой ценой! Этим желанием, будто сладкимядом, были проникнуты ее поцелуи, прикосновения груди, дрожь ласковых рук, стуксердца… И наконец она увидела, что под жаром ее взора лед в глазах Сеид-Гиреяначал таять! Знакомое, такое волнующее золотисто-зеленое сияние вспыхнуло вних, и улыбка чуть тронула твердые губы.

– Гюзель… Дюльберлик… Хаджике… Гюльбери… – Неотрывно глядяна Лизу, он называл женские имена, словно перебирал драгоценные камни, словнопримерял ей дорогие украшения. – Нет, Рюкийе, – сказал он, и звук егоголоса отозвался трепетом во всем теле Лизы. – «Ах! Душа моя,Рюкийе-ханым!.. Любящий ее Маджар Мустафа…» Много лет назад я увидел этунадпись на белой мраморной плите на воротах крепости в Буджаке [84].С тех пор я беспрестанно думал о ней, этой неведомой красавице, вызвавшейбессмертную страсть. Я представлял ее себе, искал среди других. Может быть, онабыла похожа на тебя?.. Рюкийе! Я буду звать тебя Рюкийе.

Сеид-Гирей медленно поднял руку и положил на плечо Лизы свойбелый шелковый платок. А другой рукою он мягко коснулся ее волос, с которыхосыпался белый пух, словно легкие снежинки…

* * *

Ни свет ни заря где-то совсем рядом закричал петух.Помстилось, что ли?! Лиза вскинулась, со сна перепугавшись, и увидела, чтоСеид-Гирей тоже не спит, а, приподнявшись на локте, смотрит на нее.

Устыдившись, Лиза вновь прилегла. Она не знала, что ейтеперь делать. Бог весть, как у них, у султанов, водится! Может, ей надобнобегом с ложа бежать? Или, едва открыв глаза, бить поклоны? Или молиться?..

Ее раздумья перебил новый петушиный крик. Лиза невольновздрогнула, и Сеид-Гирей чуть улыбнулся:

– Не бойся. Это мой любимый петух. Когда я провожу ночь вгареме, его тоже приносят сюда. Скоро ты его увидишь: он большой и белый, хотя,конечно, не столь белоснежный и огромный, какого видел на первом небе пророкМагомет. Тот петух гребнем доставал до второго неба, отдаленного от первого напятьсот лет путешествия. Он каждое утро приветствует аллаха и криком своимбудит всех тварей земных.

Он говорил очень серьезно, медленно и нараспев. Лизаслушала, будто сказку, зачарованно распахнув глаза. Но вот Сеид-Гирей умолк, иона огорченно вздохнула.

– Расскажи еще! – попросила Лиза, устраиваясьпоудобнее, свернувшись клубком, будто кошка.

Он тихо засмеялся.

– О ты… Рюкийе!.. А ты не боишься меня, что так смела всловах?

Лиза смотрела на него нерешительно. Какой ответ он хочетуслышать? Да? Нет? Ох, все равно не угадать! Так не лучше ли просто сказатьправду?

– Боюсь, – кивнула она так резко, что вьющиеся русыепряди занавесили лицо, будто бледно-золотистая чадра. – Когда ты смотришьна меня и молчишь. А когда рассказываешь, не боюсь.

– Ну не могу же я рассказывать с утра до ночи! – Онмягко отвел с ее лица волосы и теперь смотрел на нее, как на ребенка.

– Отчего же? Можно и не с утра до ночи. Надо и поесть, и… и…– Она хотела сказать «отдохнуть», но молнией мелькнуло воспоминание о буйствепрошлой ночи, и Лизу в жар бросило. Наверное, он тоже подумал об этом, потомучто взгляд его стал пристальным, а рука, которой он небрежно поглаживал Лизинообнаженное плечо, вдруг с силой стиснула его.

– О ты, Рюкийе… – повторил он как-то странно, словно бынедоумевая. – Щеки твои медом торгуют! Да что ты такое? Ты неумела в любвии неловка. Ты застенчива, хоть и желаешь казаться бесстыдной. Ты не в силахдолго поддерживать огонь, мгновенно вспыхиваешь и мгновенно сгораешь. Но что заволшебный трепет таится в кончиках пальцев твоих? Отчего так сильны твои колени?Что за шелковые тиски сокрыты в глубинах лона твоего? Почему я, владея тобою,радею не только о своем, но и о твоем восторге? Зачем мне это? Как смогла тызаставить меня забыть самого себя?..

Он опрокинул ее на подушки, нависая над нею, и спрашивалпочти с тревогою, почти с неприязнью. А она… Она только и могла, что неотрывноглядеть на него, ловя в глубине глаз тот теплый, живой промельк, который длянее означал лишь одно: пробуждение его страсти. Голос Сеид-Гирея, неровноедыхание, картины минувшей ночи жгли ее, ибо та ночь была блаженна и привязалаее к этому страшному, даже пугающему человеку куда больше, чем ей бы тогохотелось. И сейчас она не желала ничего иного, кроме как снова ощутить радостьего объятий. Руки ее были крепко прижаты к постели, но она оплела ногами егоспину. Расхохотавшись, он покорился, смял ее тяжестью своего тела, и онасчастливо закрыла глаза… Но то, чего она так ждала, не произошло. Сеид-Гирейразжал объятия и лег рядом. Лиза, слегка оробевшая, затаила дыхание.

– Ты опасна, – проговорил он через некоторое время,впрочем, довольно ласково, и она облегченно перевела дух. – С тобою япозабыл обо всех своих заботах.

– Заботах? – удивилась она. – Ты же господин. Тыповелитель! – Глаза ее смеялись. – Вели, и все твои дела за тебя будутподеланы!