— Значит, инквизиция будет преследовать меня до самых дальних уголков земли?

Карвакки рассмеялся.

— Во-первых, Рим, конечно, не самый дальний уголок земли, к тому же и ты должен понять беспокойство курии. Аккольти был религиозным мечтателем и фанатиком. Он мог ходить по горящим углям и считал это доказательством того, что в нем живет Бог. Он утверждал, что Бог поручил ему вновь объединить католическую церковь с отщепенцами. Пий не годится для этой задачи. Поэтому он и жаждал его смерти. Но на него донес его ближайший доверенный, Антонио Каносса. Аккольти был схвачен и приговорен инквизицией к смерти на костре. Теперь прелаты и монсеньоры в Ватикане боятся каждого незнакомого лица. Это и понятно. Давно прошли времена, когда Пап убивали из-за угла.

Леберехт молчал. Он с трудом верил словам Карвакки. Он сомневался, что тот говорит правду. Может, мастер хочет успокоить его? Было ли его задержание простой ошибкой или над его головой вновь собираются тучи?

Во всяком случае, Микеланджело и его титаническая фреска в Сикстинской капелле утвердили молодого человека во мнении, что о звезде, неудержимо приближающейся к Земле, чтобы в обозримом будущем уничтожить все живое и тем самым опровергнуть Священное Писание и его пророчества, могут знать куда больше людей, чем он предполагал до сего дня. Но почему молчит мессер Микеланджело? Почему он занимается одной только зашифрованной сценой, смысл которой понятен лишь немногим? И прежде всего Леберехта занимал вопрос: как мастер пришел к этому своему знанию?

Чем дольше он над этим размышлял, тем глубже осознавал, что необходимо найти более надежное место для хранения книги Коперника. Тайник под крышей его дома не давал уверенности. Поначалу он хотел спрятать книгу в кладку собора Святого Петра, где, как ему казалось, никто не станет искать ее. Но, учитывая многочисленные перестройки, которые почти ежедневно требовали составления новых детальных планов, ему показалось разумным поискать иное решение. К счастью, на помощь Леберехту пришел случай.

Диомеде Леони, ученику великого мессера Микеланджело, была доверена задача, заключавшаяся в том, чтобы дважды в день совершать путь от строительного барака, мимо гротов, вокруг Сикстинской капеллы, вдоль Страдоне аи Джиардини к Ватиканскому тайному архиву и брать там необходимые в течение дня чертежи, а вечером возвращать их. Это соответствовало желанию мастера, жившему в постоянном страхе, что какой-нибудь мошенник из ремесленников или каменотесов сможет скопировать его идеи и привести их в исполнение в совершенно ином месте. К слову, объем этих идей, до мельчайших подробностей зарисованных Микеланджело, наверняка занял бы телегу, а то и больше. В связи с этим Леони каждый вечер уносил необходимые планы в Riserva[77]архива.

Должно быть, черт вызвал в памяти Леберехта ту фразу, которую однажды сказал ему в библиотеке Михельсберга бенедиктинец Лютгер: "Где надежней спрятать книгу, как не среди других книг?" Конечно, на свете не было другого такого места, где сыщики инквизиции менее всего ожидали бы найти книгу Коперника, а именно в тайном архиве Ватикана.

Леберехт долго раздумывал над тем, как, не поднимая шума, протащить книгу в Sala degli Indici, где среди Summarien, Indices и Buste[78]хранились планы мастера, и, возможно, все тот же черт внушил ему следующий план. Под предлогом, что для продолжения работ ему еще раз потребуются определенные эскизы (эскизы, которых на самом деле не было), Леберехт вместе с Леони посетил Archivio Seggeto. В то время как Диомеде Леони, знакомый с планами мастера как никто другой, искал этот эскиз, Леберехт достал из камзола книгу Коперника и незаметно положил ее в папку с надписью "Deprebendis vacaturis",[79]не забыв запомнить знаменательное название и ссылку "Hadr.VI, anno I": первый год понтифика Адриана VI, то есть год 1522-й от Рождества Христова.

Диомеде Леони болезненно отреагировал на то, что ему не удалось найти искомый чертеж мастера, и выразил опасение, что эскиз могли украсть. Чтобы развеять его подозрения, Леберехту пришлось использовать всю свою силу убеждения и даже извиниться: возможно, он ошибся. После этого Леони стал относиться к нему с некоторым недоверием. И все же с Леберехта свалился огромный груз, и теперь он мог собраться с силами для осуществления своего большого плана.

Марта, которая ничего не понимала в замыслах своего возлюбленного, свела дружбу с молодой женой Карвакки, Туллией, что было не так-то просто из-за языковых проблем у обеих и порой вело к недоразумениям. Туллия, конечно, знала о сложных отношениях пары; к тому же Карвакки рассказал ей, что Кристоф, сын Марты, живет иезуитом в Риме и что его отношения с матерью в течение многих лет были далеко не простыми.

Самым сокровенным желанием Марты было встретиться с сыном, и, хотя Леберехт высказывал опасения, что такая встреча способна только разбередить старые раны и привести к новым осложнениям, она его не послушала. Одним пасмурным холодным зимним днем Марта и Туллия собрались в путь к Пьяцца дель Колледжио Романо, где иезуит преподавал математику.

В отличие от других монашеских орденов иезуиты жили не монастырскими общинами, а среди мирян. Сын Марты обитал в доме с узким фасадом на Виале Сан-Джорджио — улице, ведущей на площадь и расположенной в двух шагах от Колледжио. Люди рассказывали, что с тех пор, как здесь поселилась духовная особа, ставни были всегда наглухо закрыты, и даже называли причину этого: по улице порой любила прогуливаться известная куртизанка, к которой благоволил Павел IV. После его смерти она оставила свое ремесло, объяснив, что настолько привыкла к тиаре, что даже император не имел бы шансов со своей простой короной. И хотя она была не так уж молода, ее походка и наряды вполне могли смутить благочестивого иезуита, а он и без того казался смущенным.

Когда они вошли в темную переднюю, Марта так разволновалась, что готова была развернуться и уйти, но Туллия подтолкнула ее вперед, указав на черную дверь сбоку. Марта нерешительно постучала, потом, когда никто не отозвался, постучала сильнее. Наконец, не выдержав, она повернула ручку вниз и открыла дверь.

В центре мрачного помещения, куда почти не проникал свет с улицы, за широким столом сидел мужчина. На столе стояла большая астролябия — путаный каркас из железных обручей, шаров и шкал. Таинственно подсвеченный пламенем свечи, прибор отбрасывал на потолок дрожащие тени. Человек поддерживал свою большую голову ладонями и неотрывно смотрел на огонь, словно ожидал озарения. Марта узнала его тотчас: это был ее сын Кристоф.

Прошло немало времени, прежде чем иезуит оторвал взгляд от огня и направил его на обеих женщин. Марте почему-то показалось, что Кристоф не узнал ее, и она поспешила снять с головы длинный шарф.

— Это я, твоя мать, — тихо произнесла она.