Простые смертные в лучшем случае довольствовались кукурузной кашей садза. Ну да им было не привыкать. В Зимбабве это блюдо самое распространенное, а подчас и единственное в рационе бедняков. Исключение составили самые высокие гости: главы государств и члены правительств. Им подавали коктейль из креветок, приправленный обжигающим соусом пири-пири, который запивался вином с подходящим названием «Блаженство». Зимбабвийские виноделы постарались и приурочили говорящий напиток прямо к торжествам. Несколько чудом уцелевших бутылок тут же стали коллекционной редкостью.

Для меня длинная церковная служба, вернее, нескончаемое ожидание у храма, едва не завершилось самым плачевным образом. Ажурные листья акации, под которыми я попытался укрыться от солнечных лучей, не спасли от перегрева. Через час я почувствовал себя плохо. Тошнота и слабость усиливались с каждой минутой. Положение усугублялось тем, что выхода не проглядывалось. Вокруг раскинулось людское море, выбраться из которого не представлялось возможным, особенно в моем состоянии. В отчаянии я все же попытался пробиться сквозь бесконечный, плотный строй зевак к машине, оставленной километра за два до церкви. Как и следовало ожидать, затея провалилась, но на пути, посреди толпы я наткнулся на островок спокойствия в виде столика под полотняным навесом, убранного белоснежной скатертью, сервированного фруктами и прохладительными напитками. От посягательств его охраняли канатная ограда, буфетчик и наряд полиции, не подпускавший людей ближе чем на десяток метров.

Предложение заплатить втридорога за любую из стоявших на столе бутылок не произвело впечатления на блюстителей порядка. Мне сухо объяснили, что угощение предназначено для высокопоставленных гостей, известных поименно, и продаже не подлежит. Оставался последний шанс – поговорить с охраной спокойно и убедительно, объяснить, в каком положении я оказался, и попросить помочь, если можно, просто от души, по-человечески. Полицейские сделали вид, что ничего не поняли, а буфетчик, оглянувшись по сторонам, вытащил откуда-то из-под стола бутылку лимонада. Стражи порядка не препятствовали. В другое время теплый, приторный напиток не полез бы в горло, но тогда, в полуобморочном состоянии он показался живительным нектаром. Остаток службы я провел, сидя под навесом, и успел порядком восстановить силы.

Урок пошел впрок. С тех пор я всегда брал с собой головной убор. В книгах мне доводилось читать страшные рассказы о силе африканского солнца. Например, о том, как один-единственный лучик, упавший через прореху в крыше на спящего европейца, довел его до солнечного удара. О том, что надежно защитить голову можно только пробковым шлемом. Такие шлемы – прочные, обтянутые тканью защитного цвета – продавались в дорогих гостиницах и магазинах для туристов. Но я не встречал ни одного человека, который бы в таком ходил. Сегодня это изобретение британских колонизаторов стало исключительно сувенирной продукцией.

Привычка брать с собой головной убор не раз здорово выручала. Особенно в Кении, где после прихода к власти оппозиции президент и министры вечно опаздывали, виноват, задерживались, не меньше чем часа на полтора. По кенийской территории проходит экватор, поэтому солнце там самое коварное и вредоносное. Если бы в разгар дня я целый час простоял без шапки не в Зимбабве, а где-нибудь в Найроби или Момбасе, боюсь, головной болью и тошнотой последствия бы не ограничились.

В Найроби очень долго пришлось ждать торжественного открытия нового посольства США, которое американцы возвели вместо здания, взорванного боевиками «Аль-Каиды». Церемония проходила на голой площадке, без клочка тени. Как и на свадьбе президента Зимбабве, пути к отступлению были отрезаны. После начала «войны с терроризмом» американские представительства превратились в крепости. На входе проверяли не только содержимое сумок и карманов, но и требовали снимать обувь, отстегивать ремень, оставлять мобильник. И уж если пропускали, то до конца мероприятия обратно не выпускали. Как же я радовался, что предусмотрительно захватил с собой бейсболку с защитным пологом для шеи. В отличие от некоторых коллег, изнурительное ожидание прошло для меня безболезненно.

Боязнь терактов, сама по себе понятная и оправданная, у американцев доходила до абсурда. В ходе визита в Кению госсекретаря Колина Пауэлла, наряду с обычным обыском и просвечиванием, при обследовании моей сумки по ней провели белым тампончиком и спрятали его в какую-то специальную коробочку. На просьбу объяснить, что это было, пресс-секретарь американского посольства буднично, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил, что вещи журналистов решили проверить на наличие опасных бактерий.

В Зимбабве подобных изощренных методов спецслужбы не практиковали, предпочитая действовать по старинке. На президентской свадьбе, помимо полицейских в форме, в толпе наверняка находилось немало переодетых агентов, но об этом можно было только догадываться. Вычленить их невооруженным глазом не удавалось. Передвижения обычной публики ограничивались только в непосредственной близости от новобрачных. В остальном каждый мог делать, что хотел. Самые нетерпеливые и ловкие забирались на деревья и висели на ветвях гроздьями. Счастливчики, у которых были бинокли, могли рассмотреть действо во всех деталях.

Лихорадочное возбуждение народа, вызванное бракосочетанием главы государства, чрезмерным не казалось. Для одних это был повод проявить безграничную любовь к вождю, для других – позлорадствовать и позлословить. Причины крылись не только в возрастной разнице. У большинства жителей Зимбабве, страны африканской, а следовательно, консервативной и набожной, сообщение о свадьбе породило непростые вопросы. Поползли слухи. Упорно поговаривали, что при зачислении на службу в президентскую канцелярию очаровательная Грейс уже была замужем за офицером военно-воздушных сил. С женихом вышло еще сложнее. Начать хотя бы с того, что обручальные кольца новобрачным подала их общая восьмилетняя дочь Бона. На церемонии присутствовал и второй плод президентской любви – пятилетний Роберт-младший.

Дети появились на свет, когда первая супруга президента Сэлли вела безнадежную борьбу с тяжелой болезнью почек, которая свела ее в могилу в январе 1992 года. Хотя Сэлли и была уроженкой Ганы, она пользовалась в республике авторитетом и уважением и играла видную роль в политической жизни страны, бессменно возглавляя женскую организацию правящей партии ЗАНУ-ПФ. В 1960-е годы, находясь в изгнании в Танзании, она родила ребенка, но он прожил несколько месяцев и умер от церебральной малярии. Супруг узнал о трагедии не сразу. На родине он сидел в тюрьме за участие в вооруженной борьбе против режима белого меньшинства Яна Смита.

История первого брака президента, исполненная истинного трагизма и самопожертвования, служила зимбабвийцам образцом преданности долгу и супружеской верности. Видимо, прекрасно понимая терзавшие соотечественников сомнения, Мугабе на следующий день после женитьбы на Грейс счел нужным публично объясниться.

– Я хочу поблагодарить эту девушку, Грейс Маруфу, за любовь ко мне и поддержку во всем, что бы я ни предпринимал, – заявил президент. – Мы знали, что мы делали и зачем. Знали, что некоторые газеты стремятся разрушить нашу любовь. Газеты писали, что я, завязав отношения с Грейс, должен был объявить об этом. Наша свадьба стала ответом на инсинуации. Она должна послужить примером для молодежи Зимбабве.