Тот раз Боги понаставили у него на пути с избытком дверей,казавшихся неодолимыми, но он сумел их пройти. Иные сам, а одну – с помощьюдруга… Что же теперь?.. Теперь, когда он воистину пришёл туда, куда должен былприйти?..

Думать об огромности неудачи не было времени. Волкодавположил приготовленные было молоток и зубило и выпрямился, поворачиваясь лицомко входу в забой. Улыбнулся. Не спеша извлёк из заплечных ножен СолнечныйПламень…

Откуда-то из темноты, трепеща быстрыми крыльями, возник Мыш.И с пронзительным криком упал ему на плечо, цепляясь коготками за плотную кожуодежды. Свободной рукой Волкодав снял его и подбросил, отсылая в полёт:

– Пропадёшь!

Ничего не получилось. Мыш тотчас вернулся и проворновпутался в волосы, а накрывшую руку весьма чувствительно цапнул за палец. Нучто ж… Волкодав обнял ладонями рукоять и поднял меч перед собой, готовясьвстретить тех, чьи шаги отдавались под неровным каменным сводом.

И тогда Солнечный Пламень заговорил – во второй, и последний,раз.

– Вечно с тобой так, – отдался в ушах венна голос,похожий на его собственный. – Придумаешь хорошую мысль, а до конца довестине умеешь. Возьми мою силу! И бей!

Как?! чуть не спросил Волкодав, но мир кругом него ужеизменился. Он привык ощущать меч продолжением своих рук, своего тела, своейволи. Но такого высшего единства, как теперь, ему никогда ещё не доводилосьиспытывать. Он сам стал железом и сталью, жизнью и смертью, справедливостьюБогов, завещанной свыше благородным клинкам. Человек не может сколько-нибудьдолго выдерживать подобное напряжение, но нужды в этом и не было. Церагат сподручными скатились с последней лестницы и бежали к нему по забою. То есть этоим так казалось. На самом деле они двигались медленно-медленно, словно пробиваясьв глубокой плотной воде, их рты раскрывались, исторгая почти остановленныйкрик…

Солнечный Пламень в руках Волкодава обратился в ржавчинумгновенно и весь, от кончика до рукояти, и невесомой пылью облетел на пол.Волкодав отвернулся от надсмотрщиков и посмотрел на Врата.

И это их-то он собирался нескончаемо долго обкалывать никудане годным зубилом?.. Два тоненьких – пальцем проткнуть – листика бронзы,вдобавок источенные с той стороны едкими подземными соками – вправленные впронизанный трещинами, готовый рассыпаться камень… Бить? Было бы тут, что бить.Чихнуть погромче, и они рухнут. Ногой топнуть – развалятся…

Усмехаясь, Волкодав обратил ко Вратам раскрытую ладонь. Иладонью несильно толкнул в ту сторону воздух. Этого хватило вполне и даже сизбытком. Створки вдавились и смялись, словно в них со всего маху въехалстенобитный таран. Вдавились, смялись и лопнули, точно скорлупа пустого яйца.За ними сверкала острыми гранями первозданная Тьма.

И время снова обрело свой обычный ход.

Волкодав успел услышать одинокий крик серой птицы, летящей втумане над великой Светынью.

А больше не было совсем ничего.

* * *

То, что происходило теперь на руднике, язык не поворачивалсяназвать ни побегом, ни бунтом, ни даже восстанием. В общем-то началось всёименно с этого, но, когда Южный Зуб жутко содрогнулся от подошвы до самойвершины и со стоном как бы осел – пока ещё незаметно для глаза, но очень внятнодля всех прочих чувств, обостряющихся у жителей подземелий, – населениеобречённого муравейника как-то сразу перестало делиться на надсмотрщиков ирабов и сделалось просто сообществом людей, пытавшихся спасти свою жизнь.Гвалиор размыкал чьи-то цепи, всей кожей чувствуя, как снизу поднимается…нечто. Не обвал и не потоп, – нечто гораздо худшее…

Окончательное.

Гибель грозила не какому-то отдельному забою или даженескольким уровням. Южный Зуб просто переставал быть. Медленно и неотвратимо.Надобно думать, в недрах Среднего и Большого тоже почувствовали признаки беды иподняли тревогу. У них там времени будет побольше. Их счастье. Но и тамспасутся не все.

Торопливо распотрошив последний замок, Гвалиор следом зарабами выскочил в штрек. Бегущая толпа подхватила его и повлекла к лестницам.Кто-то лез в бадьи, поднимаемые колёсами, ещё крутившимися наверху. Кто-тотащил обессилевшего товарища. Кто-то, наоборот, старался выгадать толикурасстояния, сшибив с ног другого. Кто-то уже лежал бездыханным, затоптанный втолчее. У многих цепи выглядели не разомкнутыми, а разбитыми. Пожалуй, такихбыло большинство. Гвалиор, оглядываясь, побежал вместе со всеми. Одолевая однуиз ступенек на следующий уровень, он увидел, как далеко позади, из проходавниз, ударил прозрачный клинок в сажень шириной. Он коснулся потолка штрека ивошёл в него, почти не встретив сопротивления. Рухнули камни, а по полу штрекапокатилась кипящая волна пара… или чего-то, отдалённо напоминавшего пар… иличего-то, что вовсе не было паром…

У Гвалиора выросли крылья, он взлетел вверх по лестницегораздо быстрее, чем когда-либо спускался по ней вниз.

Беда рабов была в том, что, проводя всю жизнь в забое, онине знали расположения подземных ходов. Знали только немногие, ещё некоторымуспел объяснить Гвалиор. Из этих некоторых хорошо если десяток не удрал сразунаружу, озаботившись направлять людей, толпами поднимавшихся снизу. Гвалиор сосвоими надсмотрщиками, сообразившими, что происходит, присоединился к ним истал указывать дорогу. Каторжане мелькали мимо, и Гвалиор мог бы поклясться,что многих узнал. В том числе многих из тех, кого давно не было на свете. Ондал бы голову на отсечение, что видел в толпе чернокожего Мхабра и маленькогоподбиральщика, сегвана Аргалу. Дикая мысль посетила его: что же за бедствиеожидало Самоцветные горы, если даже мёртвые покидали их, не смея остаться?..

Когда людской поток поредел, Гвалиор снялся со своего местана пересечении штреков и выбежал в большой зал. Здесь когда-то была “святая”площадка для поединков надсмотрщика и раба; её давно заровняли по приказустаршего назирателя Церагата, ибо на ней произошёл бой, давший начало опаснойрудничной легенде. Отсюда было уже недалеко до Западных-Верхних ворот,означавших спасение. На середине зала Гвалиор услышал сзади испуганные крикизаблудившихся – и вернулся, чтобы позвать отставших за собой. Скоро мимо негопробежали двое рабов, саккаремец и вельх. Они тащили на плечах безногогокалеку, старого халисунца Динарка. Тот клял их страшными словами, обзываявыродками мулов, опившихся ослиной мочи… и умолял бросить его, не отягощатьсвоего бегства. Гвалиор указал им правильный путь, заглянул в глубину штрека,убедился, что там больше никого не было, – и снова во всю прыть рванулчерез зал.

И там, посередине, на бывшей “святой” площадке, его догналото самое нечто, поднимавшееся из растревоженной глубины.

В спину дохнул жар, равного которому нельзя ощутить, дажесунув руку прямо в огонь, и почти тотчас его ступни окунулись в то, от чегоисходил этот чудовищный жар. Гвалиор посмотрел вниз, увидел, как мгновенновспыхнули сапоги, и больше вниз не смотрел. Он вообще перестал о чём-либодумать и просто бежал, срывая голос от ужаса, – так, как никогда в жизнине бегал и уж точно более не побежит. Через “святую” площадку, якобысработанную некогда то ли Горбатым Рудокопом, то ли Белым Каменотёсом. Дальшечерез зал и потом в длинную штольню, выводившую к Западным-Верхним…