– Я бы показала… – потупилась Эрминтар. Терять былонечего, и Шаршава принял решение:

– Показывай, сестрица.

Эрминтар взяла прутик и обозначила на земле возле кострапонятный рисунок:

– Такой парус легко поворачивается туда и сюда… Онпоможет нам и при попутном ветре, и при противном…

Она хорошо говорила по-веннски. Она спрятала глаза, когда еёпохвалили: “Я же понимала, рядом с каким племенем будем жить…”

Девки схватили топор, бросились рубить ровные рослыедеревца, указанные Эрминтар, и древесные души не сердились на людей, понимая,что их тела берут не из прихоти, а по великой нужде. Шаршава обтёсывал,подгонял одно к другому: только на это он теперь и годился. Эрминтар ползала начетвереньках, расчерчивая угольком добрый полог, под которым они собиралисьспать до утра, и псы тыкались любознательными носами в её руку, помогая работе,а кошка охраняла рисунок на песке, чтобы кто-нибудь ненароком не стёр. Потом,не следя за движением ночных звёзд, все трое резали прочную кожу, сгибали длякрепости углы, продевали верёвки (какой же венн пускается в путь без верёвок?),и Эрминтар завязывала их красивыми прочными узлами, которых её новые сестры ибрат никогда доселе не видели… Как она безоглядно доверилась им, уходя издеревни, так теперь они доверились ей…

Словом, поздний осенний рассвет встретил на реке лодку,увенчанную небывалой треугольной мачтой, на которой тем не менее бодронадувался косой кожаный парус. Эрминтар сидела у рулевого весла. Ираспоряжалась доставшейся ей корабельной дружиной, временами от волнениясбиваясь на сегванскую молвь. Что удивительно – все трое, красноглазые отнедосыпа, очень скоро начали её понимать.

Шаршава посмотрел на воду, резво бурлившую под лодочнымбортом, и восхитился.

– Счастливы мы: есть у нас Прекрасная Эрминтар! –повторил он слова бесстыжего Рахталика, но на сей раз прозвучали они безовсякой насмешки, скорее наоборот – попирая ту злую насмешку.

– Слышали мы ваши сказания, госпожа названаясестрица! – подхватила разумная Заюшка. – У вас ведь как? Если ктобыл отмечен доблестью и умом, про него обязательно говорится: он был красив! Аесли кто, никуда не денешься, был пригож, да чёрен душой, обязательно упомянуткакие-нибудь воровские глаза! И, сдаётся мне, та давняя Эрминтар, может, тожеходила, как ты, а самой прекрасной её назвали потом!

Река Шатун творила посильную помощь, быстро неся их квстрече с полноводной Челной.

* * *

Судьба явно решила доконать Гвалиора.

Он понял это со всей определённостью, когда – а то мало емубыло крыс, взявшихся покидать подземелья! – наружу стаями потянулисьлетучие мыши. Год за годом, если не век за веком, гнездились они и приносилиприплод в одних и тех же пещерах… И вот теперь что-то гнало их прочь. Прочь,пока в горах ещё стояло кое-какое тепло и было не поздно найти новые, болеебезопасные обиталища…

И об этом Гвалиору тоже рассказали рабы. Они даже описалиему зачинщика переполоха в мышиных посёлках. То тут, то там видели большогосамца с серебряной грудкой и розовым шрамом на левом крыле. С его-то появлениявсякий раз и начинался исход.

Гвалиор подумал о том, что старший назиратель вполне можетзаставить его бегать по выработкам и пересчитывать летучих мышей, и больше непошёл к Церагату. Вместо этого он в тот же вечер напился. То есть сначала онпросто хлебнул из заветной бутыли несколько лишних глотков… а потом произошлонеизбежное. Все мысли о тщательном сбережении припасов показались ему суетными,глупыми и пустыми, а местное пойло, которым придётся пробавлятьсяназавтра, – совсем не таким уж отвратительно-терпким. Он преисполнилсялихости, пришёл к выводу, что одна хорошая попойка – дело гораздо болеестоящее, чем двадцать маленьких глотков в течение двадцати дней… И почти неостанавливался, пока из бутыли не вытекла последняя капля. Когда он убедился,что там вправду ничего больше нет, оплетённая бутыль вывалилась у него из руки,глухо стукнув о каменный пол, а Гвалиор кое-как добрался до лавки и почти сразууснул.

И, как следовало ожидать, ему приснился всё тот же давноумерший венн, наделённый перед смертью прозвищем Волкодава. Венн пришёл прямо вего домашний покойчик, чего никогда раньше не делал. По сравнению с прежнимивременами у него прибавилось изрядно седины да перевязь с драгоценным мечом, ав остальном он был всё тот же. Разве что менее оборванный и косматый. Он подселк нардарцу, собираясь, похоже, вновь начать свои речи, полные невнятныхпредупреждений…

– Уйди, – сказал ему Гвалиор. – Без тебятошно… Уйди!

Вместо ответа венн засветил ему полновесную оплеуху. Резкую,жестокую… и очень похожую на ту, что он когда-то уже от него получил… ВЕСЬМАНАЯВУ. Гвалиор вскинулся на лавке, отчасти трезвея, спустил ноги на пол.Выпитое вино ещё вовсю гуляло у него в крови, даруя счастливое забвение разницымежду явью и сном, возможным и невозможным.

– Вставай, пропойца! – сказал ему Волкодав. –Расковывай людей, кого успеешь, и выводи. Да сам убирайся.

Вино сотворило чудо: нынче Гвалиор вполне его понимал. Не впример другим ночам, сегодня было внятно каждое слово. Венн поднялся и вышел.Нардарец опустился обратно на лавку и натянул сползшее одеяло, собираясьблаженно и крепко уснуть (пока не разбудит головная боль, всегда после добройвыпивки настигавшая его перед рассветом). Он закрыл глаза, но что-то мешало. Толи свечка, оставшаяся гореть на столе, то ли зуд в обожжённой ударом скуле, толи ещё что… Его покойчик находился на седьмом уровне, там, где на поверхностьвыходила одна из “чистых” штолен<Штольня – горизонтально расположеннаягорная выработка, имеющая выход наружу. >, не предназначенных для рабов.Двадцатилетняя служба сделала Гвалиора старшиной, но не самой высокой руки.Поэтому жил он хотя и не рядом с вечно скрежещущими подъёмниками иливоздуховодами, по которым из глубины сочилась неистребимая рудничнаявонь, – но и окошка наружу до сих пор не имел, и благодарить за этоследовало господина Церагата. Всё дело было в том, что Гвалиор некогдапригрозил ему, и Церагат не забыл… Гвалиор лежал на лавке и слушал привычныезвуки, отмечавшие круглосуточную жизнь рудника. Голоса громадных колёс,поднимавших наверх тяжёлые бадьи с битой рудой. Далёкий, глухой рёв воды,направляемой к шаровым мельницам хитроумными машинами Кермниса Кнера. И… оченьтонкие, почти неуловимые покряхтывания, потрескивания, постанывания… самойгоры. Южный Зуб тоже как будто силился что-то сказать ему, Гвалиору, да он,недоумок, всё не находил силы понять.

“Вставай, пропойца. Расковывай людей, кого успеешь, ивыводи…”

Он ещё полежал, лениво раздумывая, что бы такое моглиозначать эти причудившиеся слова, и надеясь всё же уснуть. Сон, однако, не шёл,зато голова начинала ощутимо болеть. Собственно, у Гвалиора, как у всякогостаршего надсмотрщика, имелась поясная связка ключей, отмыкавших почти всякуюцепь… “Вставай, пропойца!”