Окончательно поняв, что спать в эту ночь ему не дадут,нардарец оторвал бьющуюся, опухшую скулу от подушки и натянул сапоги. Он решилдля начала заглянуть на двадцать третий уровень, к “своим” опасным, колупавшимзалежь каких-то окаменелых костей для дешёвых подделок под бирюзу. Гвалиор несразу сумел нашарить ручку двери и пришёл в ужас, вообразив число лестниц вниз,которые ему предстояло одолеть, по возможности не свалившись. Ноги, по свойствувиноградного халисунского вина, слушались плохо. Он для чего-то заранее отцепилот пояса ключи, тут же уронил их и долго шарил впотьмах, поминая Чёрное Пламя иОстывшие Угли. Нашёл наконец – и двинулся обычным путём, для верностипридерживаясь за стену.

* * *

Добродетельный купец Ксоо Тарким произвёл на Эвриха довольностранное впечатление. Наверное, так оно и бывает, когда судишь о человеке сослов другого, знавшегося с ним двадцать лет назад. Потом сам встречаешь его – иначинаешь гадать, время ли переменило его, чужое ли мнение оказалось превратно(а каким ещё могло быть мнение сидевшего в клетке подростка), то ли это ты самвсё не так понял?..

Тарким встретил возвращение Эвриха с весёлым недоумением:

– Никак господин Лечитель обнаружил у себя в кошеле ещёодну грамоту от вейгила?..

Шутка получилась довольно жестокая. В сторону Эвриха тотчасобратилось три десятка лиц, одинаковых от въевшейся пыли, и тридцать пар глаз,вспыхнувших полоумной надеждой. Тарким не заметил. Он оглянулся только тогда,когда натянувшаяся цепь ощутимо дёрнула повозку, и туда с руганью устремилсяХаргелл. Эврих понял – купец вовсе не имел в виду подразнить людей, которых вёлв прижизненную могилу под названием “Самоцветные горы”. Он просто пошутил,думать не думая, что невольники могут услышать его слова и испытать едва ли несамое страшное чувство: несбыточную надежду у последнего края. Это была даже нежестокость. Это была следующая ступень, за пределом обычной жестокости. Это былопримерно то состояние души, с каким мясник режет горло десятой за день корове,зажатой особым ярмом. Корова для него – не живое существо, обладающее именем испособное ощущать ужас и боль. Она для него – просто будущая колбаса.

Купец был очень польщён вниманием известного всему СаккаремуЛечителя, пожелавшего вернуться к каравану нарочно затем, чтобы послушатьрассказы о его, Таркима, странствиях. Не видать успеха торговцу, которого Богизабыли наделить бойкостью языка! К тому же Тарким был человек очень неглупый и,поняв свою выгоду, сделался ещё вдвое разговорчивее обычного. Вот только – какпришлось выяснить Эвриху в первый же вечер возле костра – Таркимовы путешествияограничивались гораздо более скромным перечнем стран, нежели его собственные.Восточный Халисун – Саккарем – Самоцветные горы. И вот так все двадцать слишним лет. И к тому же, повествуя о том или ином городе, Тарким сразу сбивалсяна достоинства и недостатки невольников, которых там можно приобрести, илипринимался сравнивать цены. Больше он почти ничего не смог поведать ни проЧираху, ни про Астутеран, ни про Шехдад. Даже не упомянул о том, что этотпоследний когда-то дал Саккарему прославленную шаддаат и одного из самыхблистательных Учителей Веры. “Вот так, – думал Эв-рих, вспоминая рассказыВолкодава о просвещённом молодом купце, мечтавшем отойти от малопочтенной инебезопасной торговли людьми. – Вот так…”

Жизнь, спасибо ей, давно выучила его не особенно выставлятьнапоказ свои чувства, и он лишь вежливо осведомился:

– Скажи, благородный сын Ксоо… Ты объездил без малоговесь свет, и я вижу, что Боги без скупости наделили тебя красноречием и умом. Ядумал составить из твоих рассказов главу недавно начатого труда… – (“Да чтоб ясдох, не увидев оливковых рощ Феда, если вправду так сделаю!”) – …Но теперь мнеявилось на ум, что ты сам мог бы написать обо всём, что тебе довелось увидеть ипережить. Более того, я знаю, что когда-то тебе было не чуждо такое желание.Мне даже известно, как ты собирался озаглавить будущую книгу: “Пылинки на моихсапогах”…

Эврих намеренно переврал название, но Тарким его непоправил.

– Э!.. – отмахнулся он чашкой с вином-“курё-хой”,дешёвым и крепким, взятым в путь для надсмотрщиков и для себя. – Каждый вюности думает, что станет если не первым советником шада, то хотя бы вейгилом…Но меня воистину изумляет твоя осведомлённость, достопочтенный Лечитель! Откудабы?

Между ними на блюде горкой лежали лепёшки и большая лопастькопчёного мяса, от которой каждый отрезал себе сам. Эврих не был удручёнизлишней брезгливостью, но, по его мнению, блюдо не помешало бы как следуетвымыть. А мясо – крепче коптить или лучше прятать от мух.

– Как говорят у нас дома, рано или поздно тыобнаруживаешь, что мир тесен, – пожал он плечами. – Однажды мневыпало беседовать с человеком, которому случилось встречаться с тобой… Язапамятовал его имя, но, если бы даже и вспомнил, оно вряд ли бы что-то сказалотебе, поскольку ваша встреча была недолгой, а лет с тех пор минуло уже сизбытком. Скажи лучше, добродетельный сын Ксоо, не случится ли мне послушатьтвою чудесную каррикану? Тот человек утверждал, будто ты всюду возишь её ссобой, дабы наслаждаться музыкой на досуге. Я не поверил ему…

– И правильно сделал, – засмеялся КсооТар-ким. – Похоже, тот, с кем ты говорил, в самом деле знал меня много летназад!.. – Отхлебнул из чашки и вздохнул: – Я уже и забыл, как её, моюкрасавицу, в руках-то держать… Доброе дело – музыка на досуге, но где еговзять, досуг? Вот отойду однажды от дел… Тогда, может быть…

* * *

Чтобы добраться в Самоцветные горы, Волкодаву не нужен былкараван. Он и так слишком хорошо помнил дорогу. Чтобы попасть внутрь, ему непотребовалась серьга-“ходачиха”, вдетая в ухо. Стража при воротах стереглавходы-выходы от беглецов, а не от тех, кто пожелал бы проникнуть извне. Чтобыпройти вглубь, Волкодаву не было нужды ни в налобном светильничке, ни тем болеев провожатых… Он не был здесь одиннадцать лет, но рудник с тех пор малопеременился. Разве что длиннее стали забои, да штреки сделались разветвлённей…Он без большого труда разобрался в их хитросплетениях. И, удержавшись отискушений, миновал подземными переходами множество мест, куда звала его память.Он шёл вниз и не задерживался по пути. Вниз, туда, где за бронзовыми воротамиждал Меч. Меч, способный разрубить самые корни Самоцветных гор и отправить их внебытие. Меч плоть от плоти Тёмной Звезды… Нет, не так. Звёздный Меч.

* * *

– Ты что делаешь, сын шлюхи!..

Окрик старшего назирателя застал Гвалиора на двадцать шестомуровне, когда он расстёгивал ошейник, может, двухсотого, а может, двестипервого раба: работа у него спорилась. Расковывать оказалось гораздо веселей,чем приковывать, Гвалиор даже удивлялся про себя, отчего такая замечательнаямысль не пришла ему раньше.

Каждому из освобождённых было шёпотом, на ухо, веленопробираться наверх, по пути с помощью инструментов выпуская всех, кого удастся.Иные, утратившие способность соображать или слишком потрясённые случившимся,вообще не двинулись с места, но другие сразу поняли, что к чему, и кинулись клестницам. Должно быть, шум всё-таки начался, да и как ему не начаться, когдаприходит в движение тысячное скопище одичавших людей?.. Где-нибудь поймалиненавистного надсмотрщика да скинули в отвесную дудку. Или воткнули внизголовой в бадью для подъёма руды…