Затем перевод всего романа вышел в виде двухтомника. На титульных листах обоих томов значилось: «Впервые на русском языке без сокращений и купюр»[1098]. Как будет показано ниже, действительности все эти утверждения не соответствовали.

Уже в постсоветской России появилось диковинное издание «Кровавой шутки», представлявшее собой компиляцию двух русских версий – сестер Бахрах и Давида Гликмана. Необходимость в компилировании обосновывалась так: израильский перевод полный, но невыразительный, а сокращенный советский «имел мало общего с „Кровавой шуткой" Шолом-Алейхема», поскольку из него «были исключены картины быта еврейской общины, страницы, отражающие еврейское вероучение, традиции, историческое наследие еврейского народа»[1099].

Парадоксальным образом нескольких спекулятивных рекламных аннотаций вкупе с общим перестроечным контекстом «возвращенной литературы» хватило для формирования устойчивого мифа: в академическом дискурсе прочно закрепилось представление о «Кровавой шутке» как о произведении, подпадавшем якобы под цензурные ограничения в СССР, поскольку «считалось, что в нем нашли отражение сионистские и националистические настроения писателя»[1100]. Доходит до курьезов: козни советских органов идеологического контроля усмотрели и в том, что этот объемный текст не вошел в небольшой сборник избранных рассказов Шолом-Алейхема на идише, вышедший в Москве в 1959 году[1101].

«Запретный» роман неминуемо обрел ореол таинственности и значительности, привлек повышенное внимание исследователей, заслужил восторженные оценки, не отвечающие ни его художественным достоинствам, ни его реальному месту в творчестве классика. «Кровавая шутка» была объявлена одним из «наиболее сложных, мистических и малоизученных романов Шолом-Алейхема», а также – ни много ни мало – «предтечей идишизма как стилевого направления, впитавшего в себя лучшие достижения европейской литературной культуры»[1102]. Декларировался даже провидческий характер книги:

Трагический смех Шолом-Алейхема в этом романе звучит пророчески, предупреждая людей всего мира о возможности возникновения фашизма, предвидя «научные» эксперименты над евреями в гитлеровских концлагерях и массовые репрессии еврейской интеллигенции в эпоху сталинизма[1103].

Еще одна, не менее удивительная форма «сакрализации» романа: его прижизненный авторизованный перевод на русский язык был провозглашен интертекстуальным источником повести Осипа Мандельштама «Египетская марка»[1104]. Показательно, что все без исключения работы, посвященные анализу «Кровавой шутки», основаны не на ее оригинальном тексте, а на различных русских переводах[1105].

Именно сложившаяся вокруг «Кровавой шутки» мифология и беспрецедентный поток научных, а по преимуществу псевдонаучных работ о ней – поток, равного которому в постсоветском литературоведении не удостоился ни один из признанных шедевров Шолом-Алейхема, – сделали актуальной задачу настоящей статьи: проследить историю создания и публикации этого романа, а также его русских переводов. Среди прочего нам предстоит найти ответ и на вопрос, вынесенный в заголовок: запрещалась ли «Кровавая шутка» в СССР?

Газетная публикация, отклики еврейской критики, книжные переиздания

Шолом-Алейхем работал над своим «необыкновенным романом» (так значится в подзаголовке) «Der blutiker shpas» с конца 1911-го по конец 1912 года, одновременно печатая его в варшавской ежедневной газете на идише «Haynt» («Сегодня»)[1106]. Договариваясь о публикации, писатель представил издателю два названия на выбор: «Большая шутка» и «Киевская трагикомедия». Оба варианта владелец «Haynt» Шмуэль-Яков Яцкан отверг. В условиях острой конкуренции на еврейском газетном рынке ему требовались по-настоящему «цепляющие» заголовки. Он выдвинул собственный вариант: «Кровавая шутка». Автору предложение понравилось[1107].

Рис. 6.1. Анонс романа «Кровавая шутка» в газете «Haynt» (Варшава, 1911. 30 декабря)

Если верить Ицхак-Дову Берковичу, зятю Шолом-Алейхема и его коллеге по писательскому ремеслу, у массового читателя произведение пользовалось успехом[1108]. Реакция же литературных кругов была далека от восторгов. Критик Бал-Махшовес, сравнивая «Шутку» с двумя другими романами еврейских авторов – «Meri» («Мэри») Шолома Аша и «Velizher blut-bilbl» («Велижский кровавый навет») Мирона Рывкина, сокрушался:

«Кровавая шутка» Шолом-Алейхема как роман – самое слабое произведение из трех. И там мы обнаруживаем особенности и характеристики, которые восхищают читателя и сразу указывают на дистанцию между ним [Шолом-Алейхемом] и г. Рывкиным, но в целом эта вещь с точки зрения романной формы так плохо организована, что ее едва можно назвать романом…[1109]

Не вдохновили первые главы «Кровавой шутки» и критика Шмуэля Нигера. Во второй половине 1912 года он опубликовал пространный аналитический обзор произведений Шолом-Алейхема, в котором утверждал, что и этот, еще не дописанный, и прочие поздние романы писателя потакают непритязательным вкусам и являются шагом назад в его творческом развитии:

Приводить доказательства излишне: те, кто читал эти романы… с легкостью заметят это. А тем, кто не читал, будет достаточно сравнить заглавия первых и последних романов. Первые назывались: «Сендер Бланк», «Стемпеню», «Иоселе-соловей». Как просто и как спокойно! А как называются последние романы? «Потоп»! «Блуждающие звезды»!! «Кровавая шутка»!! Необыкновенный роман!!! <…> Разве не чувствуется в них (этих названиях. – А. Ф.) дух ежедневной прессы, хроники, сенсации? Разве не показывают они нам, что тенденция спускаться к читателю, тенденция, которая присутствовала у Шолом-Алейхема с самого начала, чересчур усиливается? И разве не показывают они нам, что усиление этой тенденции может быть опасным: вместо того чтобы писатель вел читателя «из его низменного положения все выше и выше», как это было раньше, произойдет обратное, то есть читатель и издатель посмеют вести писателя – причем не выше и выше, а наоборот?[1110]

В 1915 году «Кровавая шутка» появилась и в книжной форме – в виде трех томов «юбилейного» собрания сочинений Шолом-Алейхема («Yubileum-oysgabe»), выпускавшегося на протяжении ряда лет варшавским еврейским издательством «Progres»[1111]. К газетной версии, содержавшей сто десять глав и эпилог, теперь прибавилось еще три главы, которые автор дописал в августе 1913-го – когда готовился к печати русский перевод романа[1112]. Имелись и некоторые другие изменения. В частности, из текста исчез небольшой фрагмент, вызвавший в свое время претензии со стороны властей и ставший основанием для конфискации соответствующего номера «Haynt»[1113]. Но эта уступка царской цензуре уже не имела особого значения: в ходе мировой войны Варшава оказалась под немецкой оккупацией, и широкого распространения издание не получило. Даже до автора, в конце жизни вынужденно перебравшегося в США, дошла только корректура одного из томов[1114].

После смерти Шолом-Алейхема, случившейся в мае 1916 года, Ицхак-Довом Берковичем была предпринята публикация нового собрания сочинений тестя – так называемого «Folks-fond oysgabe» («Издание Народного фонда»; Нью-Йорк, 1917–1923). Всего вышло 28 томов, в которых по каким-то причинам не нашлось места для двух наиболее крупных произведений писателя – «Кровавой шутки» и «Блуждающих звезд». Но другой обширный поздний роман – «Потоп» – в «Folks-fond oysgabe» включен все-таки был, по поводу чего Беркович