– Варенье будешь?

– Варенье? Ох, нет, варенье нет, ни за что. Пирог съем, а варенье давай завтра утром.

– Утром? Утром, наверное, с вареньем не получится. Я ношусь, как угорелая, собираюсь сама, собираю Полинку, кормлю ее и себя йогуртом и убегаю. Наверное, я страшно неорганизованная. Вроде с вечера все собираю, что с собой на работу взять, что Полине в садик. Но получается, что все равно что-нибудь да забуду. Или дождик польет, а одежда приготовлена на солнечную погоду, или вдруг потеплеет, как нынче. В общем, как-то я не угадываю.

– А ты не пробовала перспективное планирование?

– То есть?

– Ну, приготовить вещи на все случаи жизни? Вот, смотри. Летом может быть три основных варианта погоды: жара, дождь и похолодание. Вот и имей три комплекта одежды для дочки и три для себя. И всех проблем-то!

– Ты думаешь? Надо попробовать.

И пирог, и чай были отличными. Наталья разомлела от еды и чувства покоя. Она давно не чувствовала себя такой защищенной, что ли. Всегда была ответственность за себя, за Полину, даже за успешных братьев. Особенно страшно было за Полину. Вдруг найдется ее отец и увезет девочку в Италию или вообще на кудыкины горы? Вдруг ее кто-нибудь обидит, как воспитательница, которая назвала их семью неполной? Вдруг она снова заболеет? После перенесенного инфекционно-токсического шока любая инфекция очень опасна. А сейчас, в связи с последними событиями, вдруг ее похитят? Как только она подумала о дочке, вся безмятежность куда-то улетучилась.

– Алеша, вот ты меня тут охраняешь, а Полину как же?

– Не беспокойся насчет Полины, там все в порядке. Они с Таней сегодня два часа гуляли в ближайшем сквере под присмотром нашего человека. И участковый в курсе, приглядывает. Да и вообще, я думаю, она преступнику не интересна. А вот почему ты можешь быть интересна, мне очень интересно.

– Это ты скаламбурил, что ли?

– Нет, это я неудачно слова подобрал. Это у меня лексика милицейская.

– Ладно, я не хотела тебя обидеть.

– Я не обижаюсь, я только не понимаю, почему ты все время в эпицентре событий. Вот скажи мне, пожалуйста, как получилось, что Иван отдал ключи именно тебе, а не, предположим, своей невесте? Или не своему другу? Или не родственникам?

Произнося этот монолог, Алексей встал из-за стола, надел передник и машинально начал убирать посуду. Перенеся грязные чашки и блюдца в раковину, он пошарил рукой слева от мойки.

– Где у тебя моющее средство? – спросил он очень деловым тоном.

Это было так неожиданно, что Наталья вздрогнула. – Что? Какое средство?

– Моющее, для посуды. Я его сегодня утром здесь оставлял.

Ну да, было средство, но Наталья убрала его «на место», то есть, на полочку под мойкой.

– А, оно под мойкой. – Почему?

– Ну, потому что я соседка. Может быть, он думал, что ключи у меня будут сохраннее, то есть, я думаю вдруг он захочет вернуться, а ключи – вот они.

– Да я не про ключи сейчас, – досадливо махнул он рукой. – Почему фейри стоит на полочке, а не под руками?

– А у меня все по полочкам расставлено, чтобы порядок был.

– Так ведь неудобно.

– Почему неудобно? Нормально. Открыл шкафчик, взял бутылочку, закрыл шкафчик, помыл посуду, открыл шкафчик, поставил бутылочку на место, закрыл шкафчик. Очень даже удобно. И прибрано, и знаешь, где в следующий раз взять.

– Угу, – сказал Алексей, открывая дверцу шкафа и доставая с полки бутылку, – угу.

– Что «угу»? И вообще, когда ты мне объяснишь, что происходит? Почему я не могу на дачу поехать? Когда ты поймаешь этого бандита, который всех убивает?

– Вот, – Алексей удовлетворенно поднял указательный палец, – вот самая суть вопроса: кто убивает. Этого я пока не знаю, но мы ищем и…

Он чуть было не сказал «найдем», но из суеверия закончил предложение по-другому:

– Мы ищем и будем искать до победного.

И опять не сказал «конца». И так ведь понятно.

– Ты бы все-таки объяснил мне хоть что-нибудь, я ведь живой человек, и мне страшно.

– Давай я посуду домою, и тогда поговорим спокойно. Где кастрюля, в которой ты мясо готовила? Перекладывай остатки в контейнер, я кастрюлю вымою.

Да уж, чудеса, решила Наталья. Сейчас он мне кастрюльки будет мыть, потом пол подотрет, а потом я к нему привыкну.

Быстро помыв посуду, Алексей снял передник и пристроился на диванчике. Наталья уселась за стол.

– Я слушаю, – заявила она.

– Нет уж, это я тебя слушаю, – сказал Алексей таким тоном, что она растерялась.

– Я-то что тебе могу рассказать?

– Да ты мне еще вообще ничего не рассказывала. Я почему-то все узнаю от третьих лиц. А с тебя, как с гуся вода, ты ничего не знаешь, ни о чем не догадываешься. Почему я не от тебя услышал про инцидент после похорон супругов Горчаковых?

– Какой инцидент? – испугалась Наталья.

– Кто тебя приложил по голове в кабинете Петра Ивановича?

– А, это? Я не видела, кто меня приложил, да и не приложил вовсе, а оттолкнул. Я упала и закричала. Все сразу прибежали.

Так. Ты ведь говорила, что увидела свет через щель в двери? Правильно?

Наталья подумала, потом уверенно продолжила:

– Да, я увидела свет, только какой-то тусклый. У Петра Ивановича в кабинете везде были светильники, лампы, торшеры, бра, люстра огромная. Он любил, чтобы светло было. А тот свет был, как от точечного фонарика. Он как-то так метался по стенам. Я сначала решила, что это от уличных машин – это первая мысль была. А потом поняла, что кто-то внутри кабинета ходит. Опять же на секундочку подумала, что Иван, но он был в прихожей. Я в это время слышала его голос. Некоторые гости… или как надо сказать про людей, бывших на поминках?

– Говори, как хочешь, суть одна: гости.

– В общем, некоторые ушли быстро: слова сказали, рюмочку-другую пропустили и сразу из-за стола встали. А я никак не могла найти Настю – это домработница. Всю квартиру обошла, на второй этаж поэтому и поднялась, что ее искала. А она потом сказала, что к ней жених приезжал.

– А ты не можешь вспомнить, кто тогда был на поминках?

– Ой, это сложно. Я ведь тоже горевала тогда, так что все как в тумане было. Так, кто же был?

– Ну, давай будем записывать. Потом спросим у тех, кого ты назовешь, одни вспомнят соседей по столу, другие – знакомых. Так и установим всех фигурантов.

– Ну и словечки у тебя! Вот как, оказывается, я называюсь: фигурант.

– Ты ошибаешься, моя дорогая. Ты не фигурант, ты – свидетель.

– Господи, да чему же я свидетель-то, если я ничего не видела и даже представить себе не могу, из-за чего все это затеялось?