Как весело стихи свои вести

. . . . . . . . . .

VIII

Немного отдохнем на этой точке

. . . . . . . . . .

IX

Что за беда? не все ж гулять пешком[31]

. . . . . . . . . .

X

Скажу, рысак! Парнасский иноходец[32]

. . . . . . . . . .

И табор свой писателей ватага

Перенесла с горы на дно оврага.

XI

И там колышутся себе в грязи

Густой, болотистой, прохладной, клейкой,

Кто с жабой, кто с лягушками в связи,

Кто раком пятится, кто вьется змейкой.

Но, муза, им и в шутку не грози –

Не то тебя покроем телогрейкой21

Оборванной и вместо похвалы

Поставим в угол Северной пчелы.

XII

Иль наглою, безнравственной, мишурной22

Тебя в Москве журналы прозовут,

Или Газетою Литературной

Ты будешь призвана на барский суд,

Ведь нынче время споров, брани бурной,

Друг на друга словесники идут,

Друг друга жмут, друг друга режут, губят

И хором про свои победы трубят…

XIII

Читатель, можешь там глядеть на всех,

Но издали, и смейся то над теми,

То над другими: верх земных утех

Из-за угла смеяться надо всеми.

Но сам в толпу не суйся… или смех

Плохой уж выйдет: шутками однеми

Тебя, как шапками, и враг и друг,

Соединясь, все закидают вдруг.

XIV

Тогда давай бог ноги… Потому-то

Здесь имя подписать я не хочу.

Порой я стих повертываю круто.

Всё ж, видно, не впервой я им верчу,

А как давно? того и не скажу-то.

На критиков я еду, не свищу,

Как древний богатырь – а как наеду…

Что ж? поклонюсь и приглашу к обеду.

XV

Покамест можете принять меня

За старого, обстреленного волка

Или за молодого воробья,

За новичка, в котором мало толка.

У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,

Отведена особенная полка,

А может быть, впервой хочу послать

Свою тетрадку в мокрую печать.

XVI

Когда б никто меня под легкой маской

(По крайней мере, долго) не узнал!

Когда бы за меня своей указкой

Другого строго критик пощелкал,

Уж то-то б неожиданной развязкой

Я все журналы после взволновал!

Но полно, будет ли такой мне праздник?

Нас мало. Не укроется проказник

XVII

А вероятно, не заметят нас,

Меня, с октавами моими купно.

Однако ж нам пора. Ведь я рассказ

Готовил – а шучу довольно крупно

И ждать напрасно заставляю вас.

Язык мой враг мой: всё ему доступно,

Он обо всем болтать себе привык!..

Фригийский раб, на рынке взяв язык,

XVIII

Сварил его… (у господина Копа23

Коптят его). Езоп его потом

Принес на стол… Опять! зачем Езопа

Я вплел с его вареным языком

В мои стихи? Что вся прочла Европа,

Нет нужды вновь беседовать о том.

Насилу-то, рифмач я безрассудный,

Отделался от сей октавы трудной.

ЕЗЕРСКИЙ

Строфа I (первая редакция):

Над Петербургом омраченным

Осенний ветер тучи гнал;

Нева в теченье возмущенном,

Шумя, неслась. Упрямый вал,

Как бы проситель беспокойный,

Плескал в гранит ограды стройной

Ее широких берегов.

Среди бегущих облаков

Вечерних звезд не видно было –

Огонь светился в фонарях,

По улицам взвивался прах

И буйный вихорь выл уныло,

Клубя капоты дев ночных

И заглушая часовых.

Строфа II:

Первый вариант

В своем роскошном кабинете

В то время Рулин молодой

Сидел один при бледном свете

Одной лампады; ветра вой,

Волненье города глухое

Да бой дождя в окно двойное –

Всё мысли усыпляло в нем.

Согретый дремлющим огнем,

Он у чугунного камина

Дремал – . . . . . . . .

Видений сонных перед ним

Менялась тусклая картина.

. . . . . . . . . .

Второй вариант

Порой сей поздней и печальной

В том доме, где стоял и я,

Неся огарок свечки сальной,

В конурку пятого жилья

Вошел один чиновник бедный,

Задумчивый, худой и бледный.

Вздохнув, свой осмотрел чулан,

Постелю, пыльный чемодан,

И стол, бумагами покрытый,

И шкап со всем его добром;

Нашел в порядке всё; потом,

Дымком своей сигарки сытый,

Разделся сам и лег в постель

Под заслуженную шинель.

Третий вариант

Вбежав по ступеням отлогим

Гранитной лестницы своей,

В то время Волин с видом строгим

Звонил у запертых дверей

И тряс замком нетерпеливо.

Дверь отворилась, он бранчиво

Андрею выговор прочел

И в кабинет ворча пошел.

Андрей понес ему две свечи.

Цербер по долгу своему

Залаял, прибежал к нему

И положил ему на плечи

Свои две лапы – и потом

Улегся тихо под столом.

После строфы IV следовало:

V

Во время смуты безначальной24,

Когда то лях, то гордый швед

Одолевал наш край печальный

И гибла Русь от разных бед,

Когда в Москве сидели воры,

А с крулем вел переговоры

Предатель умный Салтыков25,

И средь озлобленных врагов

Посольство русское гладало,

И за Москву стоял один

Нижегородский мещанин,