«Слава тебе Господи царю небесныи, яко сподоби мя написати книги си. Ис коуриловице князю Влодимиру Новгороде княжащю сынови Ярославлю болшему. Почахъ же е писати в лето 6555 (1047 г.) месяца мая 14. А кончах того же лета месяца декабря в 19. Азъ попъ Оупирь Лихыи. Тем ж молю всех прочитати пророчество се, велика бо чюдеса написаша нам сии пророци в сих книгах. Здоров же княже буди, въ векъ живи, но обаче писавшаго не забываи»[402].

А. Шёберг посчитал такую ситуацию невероятной. Ни один христианский священник на Руси не мог иметь столь явно выраженного языческого имени, а следовательно, оно должно было иметь не русское происхождение. Чтобы установить, было ли имя Эпир (сканд. «крикливый, громкий») распространенным в Швеции в XI в., ученый обратился к руническим надписям и установил, что в Швеции в это время был только один человек с похожим именем – рунорезец Upir (Öpir), автор более 30 рунических надписей на камнях, живший в Упланде примерно в 1050–1100 гг. Таким образом, новгородский священник и шведский рунорезец были фактически современниками.

Принимая во внимание редкость и сходство имен, Шёберг предположил, что речь идет об одном и том же человеке. После смерти князя Владимира Ярославича в 1052 г., Эпир мог покинуть Новгород и перебраться в Швецию, став там резчиком по камню. Нелишне напомнить, что примерно в это же время (ок. 1051–1052 гг.) в Швецию из Новгорода или Ладоги переселился Стенкиль, зять короля Эмунда Злого, позднее также шведский король. Эпир мог отправиться в Швецию как непосредственно вместе со Стенкилем, так и чуть позже, беря в расчет близкое знакомство и надеясь на доходное место при дворе.

Пристальное изучение рунических надписей Эпира позволило обнаружить некоторые другие подтверждения выдвинутого предположения. Дело в том, что один из своих камней Эпир подписал как Opir Ofeigr, т. е. Эпир Дерзкий (Отважный). Сегодня русское слово «лихой» имеет практически то же значение, что шведское «ofeg». В XI в. «ofeigr» имело несколько иное значение: «тот, кто остался в избытке». Были подняты переводы с греческого языка на древнерусский, и выяснилось, что слово «лихой» здесь также довольно часто использовалось в значении «чрезмерный, излишний».

В своем творчестве Эпир развивал стиль Урнес, заложенный еще до него другим резчиком по камню, Осмундом Кариссоном (первая половина XI в.). Всего камней, которые надписал Эпир, набирается почти 40, еще порядка 30 ему приписывается, поскольку их узоры и манера письма типичны именно для его техники.

Примечательно, что все камни Эпира имеют кресты православного типа, а не латинского, что может служить косвенным подтверждением его долгого пребывания в Восточной Европе. Сюда же может быть отнесена форма надгробной надписи «Здесь лежит…» на двух его камнях, которую рунорезец мог увидеть на Руси.

Узоры на шведских поминальных стелах считаются в значительной степени заимствованными из Ирландии. Предполагается, что это следствие активной деятельности ирландских миссионеров, привнесших многое в местные орнаменты. Однако, по мнению А. Шёберга, элементы того стиля, который приписывается ирландцам, можно обнаружить и в Новгороде. «Петли Эпира» практически эквивалентны узорам, которые имеются в русских библейских книгах XII и XIII вв., а звери, похожие на змей со шведских камней, составляют здесь заглавные буквы.

Глава 67. Норги (Олаф = Олаф Ростовский) в Суздале (1050 г.)

Мудрый! Не стоит печалиться! —

должно мстить за друзей

«Беовульф»

Раскопки М. В. Седовой в Суздале во второй половине 80-х годов прошлого века обнаружили богатую боярскую усадьбу XI в. с превосходной ремесленной мастерской, где работал мастер, владевший и рунической письменностью. На одной из отливок был изображен Один с воронами, а нанесенные на ней руны сообщали о заказчике амулета: «Этот Олава»[403].

Таким образом, хотя имя мастера и не сохранилось, осталось, однако же, имя владельца оберега, некоего Олава, проживавшего либо в том же Суздале, либо в соседнем Ростове, заказавшего себе уже в христианское время языческую по своей сути вещь.

По мнению М. В. Седовой, «найденные [вместе с ремесленными изделиями] предметы вооружения и снаряжения всадника, а также отдельные предметы скандинавского облика заставляют предположить принадлежность хозяина к верхушке варяжской княжеской дружины»[404].

Позднее исследователи определили владельца усадьбы как человека из ближайшего окружения Шимона (Симона Варяга), тысяцкого Ярослава Хромого и его сына Изяслава Ярославича, основателя династии ростово-суздальских тысяцких[405].

Глава 68. Руги/словены (Всеслав Вещий) в Полоцке, Киеве. (1050–1101 гг.)

Черный ворон, черный ворон,

Что ты вьешься надо мной?

Ты добычи не дождешься:

Черный ворон, я не твой!

Русская народная песня

Всеслав Брячиславич – сын полоцкого князя Брячислава Изяславича и Ингибьёрг, сестры ярла Рузаланда Дагтрюгга (Дагстюгга). Князь полоцкий с 1050 по 1067 г., в 1069 г., и с 1070 по 1101 г., князь киевский с 1068 по 1069 г. Родился ок. 1029 г., умер в 1101 г.

Источниками свеждений о Всеславе Вещем являются Ипатьевская летопись, Лаврентьевская летопись, Новгородская первая летопись, Радзивилловская летопись, Летопись № 145 из Толстовского собрания, Софийская первая летопись, Рогожский летописец, Никоновская летопись, «Слово о полку Игореве» и др.

По легенде рождение Всеслава было связано с колдовством: «В год 6552 (1044)… мать же родила его от волхвования. Когда мать родила его, на голове его оказалось язвено, и сказали волхвы матери его: “Это язвено навяжи на него, пусть носит до самой смерти”, и носил его на себе Всеслав и до дня последнего своего, оттого и немилостив он был на кровопролитие»[406].

Согласно ПВЛ Всеслав стал полоцким князем сразу после смерти своего отца в 1044 г. Однако скорее всего по смерти Брячислава власть над Полоцким княжеством взял сначала его дядя, Эмунд Злой (Всеслав Изяславич). И только примерно в 1050 г., когда Эмунд Злой был призван на шведский престол, освободившееся место занял Всеслав, сын Брячислава.

Суздаль в X–XII вв. Современный макет по материалам раскопок

В XI в. в Восточной Европе свеи служили, как правило, у полоцких князей. Предположительно, именно на службе у Всеслава в 1050–1065 гг. находился со своей дружиной Домар из Хагстюгана (см. соответствующую главу книги).

Летописи ничего не сообщают про первые годы правления Всеслава, поэтому сделанные здесь выводы скорее предварительные. Однако география походов как самого Всеслава Брячиславича, так и его сыновей, говорят нам о том, что в промежутке между 1050 и 1060 гг. Всеслав покорил последние независимые прибалтийские народы, кроме ятвягов и прусов за Неманом и эстов на севере.

В 1050–1060 гг. Всеславом были побеждены курши, жмудь, аукшайты и литва. Примерно в 1060–1065 гг. очередь дошла до эстов близ Финского залива и дреговичей к северу от Турова, но здесь Всеславу пришлось столкнуться с сильным противодействием соответственно князей Новгорода и Киева. В это же время для контроля поступления дани от северных дреговичей на р. Немиге Всеславом был основан город Менск (Минск).