Паланкин миновал вход, а Коротыш все еще не знал, что скажет своим собратьям. Фунгусы сгрудились в полутьме пещеры такой плотной толпой, что ему стоило большого труда выбраться из кабины. Чудовищам не терпелось узнать свежие новости, и они чуть было не разнесли паланкин. Однако Коротыш отказывался говорить, пока весь Большой зал не умолк, замерев в напряженном ожидании. На одной из стен имелся выступ, напоминавший нос корабля. Маленький фунгус влез на него, по-обезьяньи цепляясь за камни. Теперь у его ног расстилалось море голов – плоских и выпуклых, внимательных и настороженных. Коротыш посмотрел на толпу, замершую в ожидании. Его слушатели были фунгусами, а с фунгусами следует разговаривать при помощи чувств.

– Кривой не придет, – объявил он. Затем собрал воедино все чувства, рождавшиеся в его маленьком цилиндрическом теле, и добавил: – Люди убили Кривого.

Отчасти это было правдой. Отчасти Кривой, увиденный Коротышом в человеческом доме, не был тем существом, которое он знал раньше. Отчасти Кривой умер. Отчасти все так и было – этой-то эмоцией маленький фунгус и делился с собратьями: он был безутешен, зная, что навсегда потерял самое дорогое ему существо. И прочие фунгусы ощущали горечь потери, которую испытывал Коротыш. Фунгуса, спасшего его из расселины, фунгуса, который спустился глубже всех, чтобы выручить его из беды, больше не существовало. И все это по вине людей. По крайней мере, по вине человеческого осталя. В некоторой степени Коротыш не лгал: все получилось именно так, как если бы люди убили Кривого. В эту минуту даже сам оратор не осознавал силы этого «как если бы», впервые в истории использованного фунгусом.

Чудовища не стали возражать, не подвергли его слова сомнению и не стали выспрашивать детали их встречи с Кривым. Все это не имело смысла, ибо фунгусы никогда не лгали. Наоборот: они пришли в ярость и почувствовали всплеск ненависти. Это был внезапный, стихийный порыв, ослепительно-яркий, как майское утро. Люди убили Кривого, первого фунгуса, появившегося на свет. Толпа чудовищ ревела и визжала так громко, что даже Коротышу на минуту стало не по себе: вдруг от их воплей обрушится свод.

Пятьсот фунгусов завывали, цеплялись друг за друга в едином порыве гнева и негодования. Одни высоко подпрыгивали и приземлялись на головы собратьев, словно лягушки, желающие спастись из кастрюли с кипятком. Стоя на выступе скалы, Коротыш сам удивлялся успеху своей короткой речи. Так или иначе, он стал первым фунгусом, который солгал. И ложь оказалась весьма действенным средством: никогда прежде не наблюдалось среди чудовищ такой сплоченности, никогда прежде не испытывали они такой ярости. Во время Великой битвы они сражались ради того, чтобы их не уничтожили, отныне же у них появилась еще одна цель: отомстить за Кривого.

Но даже сплоченность не решала основной задачи. Угроза со стороны людей надвигалась все ближе. Вопрос возник сам собой: если Кривой не может возглавить сражение, кто его заменит? Кто будет командовать фунгусами и направлять их армию? И одновременно все указали на него: разумеется, он, Коротыш. Почему? Да потому, что он только что вернулся от Кривого, лучше других знал одноглазого фунгуса, а сейчас стоял над их головами на возвышении и обращался с речью. Была тому и более важная причина. Они выбрали своим командиром самого незначительного из фунгусов, потому что не были похожи на эгоистичных, алчных и злобных людей. Те жадно ищут Власти, чтобы править другими, а фунгусы знали лишь отношения на равных, поэтому выбрали в вожди самого слабого и маленького, ибо остальным так будет проще всегда его контролировать.

Догадавшись о причинах этого единогласного решения, Коротыш перепугался: нет, ни за что, ему вовсе не хотелось занять место Кривого! Хуже этого ничего и быть не может. Он чувствовал себя как в тот день, когда Хик-Хик сбросил его в расселину. Все что угодно, только не это! Но никого не интересовали ни его мысли, ни желания. Фунгусы стащили Коротыша с возвышения, подняли над головами и с восторженным визгом пустили по рукам, радуясь своему «новому Кривому», как его немедленно окрестили. Коротыш сопротивлялся, из глаз его капала желтая слизь:

– Нет! Доверьте мне лучше знамя! Я буду высоко его нести, как во время Великой битвы, даже если окажусь в самом опасном месте! Только пусть кто-нибудь другой станет вашим Кривым! Пожалуйста!

Несмотря на мольбы, добился он только того, что фунгусы бросились на поиски желтого флага с символом «()». Они отыскали изрешеченное пулями и испачканное кровью полотнище, намотали ему на руку и заявили:

– Ты будешь новым Кривым, а еще флаг понесешь.

– Нет! – закричал он.

Но пятьсот глоток ответили ему:

– Да!

Он был один, а их – пятьсот. Но поскольку Коротыш, которого по-прежнему носили на руках над морем голов, отчаянно извивался, его поставили на землю, окружили со всех сторон и сказали такие слова:

– Делай что тебе приказывают: с этого момента приказывать будешь ты.

Коротыш посмотрел по сторонам, словно высматривая, куда бы смыться. Напрасные усилия: как убежишь, когда тебя окружают те, с кем хочешь быть вместе? Маленький фунгус понял, что не в силах противостоять общему волеизъявлению, каким бы нелепым и опасным оно ни было. Всем своим видом Коротыш показывал, что покорен судьбе и согласен выполнить их просьбу. Раскаиваясь в недавнем поведении, он постелил на холодный каменный пол в центре Большого зала желтое знамя и, вспомнив слова Хик-Хика, спросил:

– Хик-Хик говорил, что это обычная тряпка. А что думаете вы?

Как-то в один из тех дней, когда Майлис разрешила ему задавать вопросы, Коротыш спросил:

– Что такое тряпка?

Удивившись столь странному и одновременно простому вопросу, Майлис честно ответила: «Это кусок грязной ткани». Коротыш показал собратьям желтое полотнище и повторил свой вопрос: «Это тряпка или нет?» Фунгусы протянули корни-пальцы и потрогали старое знамя. Этим жестом они доказывали, что перед ними не обычная тряпка: на этом полотнище, пропитанном кровью и пробитом сотнями пуль, сохранились тысячи спор, чувств и воспоминаний участников Великой битвы, как живых, так и мертвых. И все фунгусы, находившиеся в зале, дружно воскликнули:

– Нет, это не тряпка!

Они поняли, что старое, грязное и изрешеченное пулями полотнище стало знаменем именно потому, что было старым, грязным и изрешеченным пулями.

Коротыш обмотал свое цилиндрическое туловище желтым флагом и помчался вверх по лестницам в покои Хик-Хика. Все бросились за ним. В помещение набилось множество фунгусов. Они громоздились друг на друга, пока верхние чудовища не коснулись потолка своими плоскими или выпуклыми головами.

Хик-Хик только что очухался после очередного запоя. Он увидел, как монстры вломились в дверь и заняли всю комнату, но ничего не сказал, ничего не сделал и так и сидел в своем углу. Фунгусы не обращали на него ни малейшего внимания, их взгляды были прикованы к Коротышу, который разложил на столе, сделанном из огромного пня, шишки, мох и кусочки железистой породы. Ему хотелось воспроизвести действия Хик-Хика, когда тот составлял план Великой битвы. Маленький фунгус задумал сделать карту или схему при помощи мха, орешков и веточек. Веточки изображали фунгусов, кедровые орешки – солдат, а мох – лес. Коротыш склонился над столом, но ничего особенного не увидел. И сколько бы он ни кряхтел, сколько бы ни таращился на гладкую поверхность столешницы, ничего у него не получалось. Ему не удавалось увидеть план сражения: перед глазами была только кучка предметов, которые не обретали никакого нового смысла и оставались лишь тем, чем были: веточки – веточками, орешки – орешками, а мох – мхом. Ничего больше не происходило. Фунгусы окружили Коротыша, с нетерпением ожидая откровения. Но откровения не случилось. Сколько бы ни старался маленький фунгус, его голова, его мозг не могли видеть то, что видят люди. А если фунгусы не способны думать, как думают их враги, им не победить. Они будут уничтожены. Майлис предсказала их гибель, проклиная фунгусов: «О, несчастный род фунгусов, обреченный жить в царстве объективной реальности. Ваши глаза видят только то, что находится перед ними, и больше ничего. Вы не умеете спать, не умеете видеть сны, а существа, не способные мечтать, обречены на рабство».