угрюмые мужчины с оружием. Многим места не хватило, и они усаживались рядом на шкурах каких-то животных. Словно тени, скользили вокруг женщины: грязные, унылые, потухшие, с впалыми глазами и серой мёртвой кожей. У самого края обрыва, как на балконе, стояли диван, столик и несколько кресел. Туда их и повёл Виктор. Он уже снял противогаз, но оставался в «химзе».

— Располагайтесь, — указал он на кресла. — Женщины сейчас принесут самогон и еды… может быть.

— Не стоит, мы не голодны, — тут же отказался Игорь. Ещё не хватало добавить рентген из их неочищенной пищи. Потёмкин внимательно посмотрел в глаза сидящего на диване старика в «химзе» и без противогаза. Тот самый владыка, что заправлял тут всем. — Я надеюсь, вы на нас не обидитесь…

— Дьяконов Алексей Олегович, — тут же представился владыка. Сеть морщин собралась вокруг прищуренных, налитых красным глаз, тощие губы расползлись в беззубой ухмылке. Рука потянулась к лысине и почесала гладкую, почти блестящую кожу с многочисленными шишками наростов. — Я тут всем хозяин. И… Ты…

— Игорь.

— Игорь… Думаешь сейчас, зачем вы тут? На кой мне вас задерживать, приглашать на чай… хм… самогон?

— Вы неимоверно проницательны, Алексей Олегович, — улыбнулся лекарь. Он спустил шарф с лица и, положив автомат на колени, внимательно вглядывался в Дьяконова. Ольга села в кресло, Лида пристроилась на подлокотник, а Яр остался стоять рядом с креслом Игоря.

— Мне тридцать пять лет, — неторопливо заговорил владыка. Лида удивлённо вытаращила глаза. Сидящему перед ними мужчине невозможно было дать менее шестидесяти. — Да-да. Знаю, как выгляжу. Да и чувствую себя реально так же. Как и все мои люди. — Он обвёл рукой второй этаж и махнул в сторону дыры на первый. — Эта болезнь, принесённая войной, сжигает нас медленно, но верно. Была бы радиация чуть сильнее, мы бы сдохли все давно, а теперь… Вот такой дом призраков получается. Дом ожидания смерти, а ведь мы всегда за мир! Война и военные такое вот с нами сотворили. Причём подло, нам просто забыли сообщить, что радиация рядом, и она медленно жрала нас… Все эти годы.

— Невыносимо, наверное, — кивнул Игорь. — Что же вы не ушли отсюда?

— Смерть держит… — задумчиво проговорил владыка, а когда Потёмкин вопросительно приподнял брови, продолжил: — Сначала мы ничего не понимали, но потом, когда здоровых совсем не осталось, поняли, что уйти уже не можем… Умрём там, в чистой местности, ещё быстрее, ведь организм привык к отраве, адаптировался. Помнишь, был такой Чернобыль в прошлой жизни? Ты-то помнишь, а мне рассказывали. Вот люди, уехавшие оттуда, умирали. Кто быстро, кто через пару лет, и, казалось, спастись нигде нельзя — болезнь всё равно придёт и добьёт. Но… Появились люди, которые хотели умереть дома. Они возвращались туда и жили. Нормально жили! Вот и у нас так. Если уедем — умрём намного быстрее… — Он замолк на несколько секунд, потом продолжил: — Ну и… Поймите правильно. Место-то мёртвое, нормальных людей не хватает. Живых, вернее, живущих, а не как мы — доживающих. Вы, как из прошлого явились — здоровые такие, живые, настоящие… И на вас глядя, я могу немного забыть… Ну вот об этом, — он рукой махнул куда-то в сторону, но друзья уяснили, о чём он. Трудно называть жизнью жалкое предсмертное существование.

— Не поймите нас неправильно, — осторожно заговорил Игорь. — Но вашим гостеприимством мы не можем наслаждаться долго.

— Почему же? — удивился владыка.

— У нас очень спешное дело, да ещё нужно противогазы с костюмами защиты достать. Проблемное занятие…

— Ну, почему же проблемное? Тут недалеко в сторону Москвы войсковая часть пустая есть. Увидите рядом с доро́гой опрокинутый «С-400», около поворота. Там всё, что душе угодно, найдётся, правда, не советовал бы вам там надолго задерживаться.

— Что-то не так?

— Там всё «не так», особенно трупы… Кто знает, что там происходило в момент Последней Агонии.

— Спасибо, Алексей Олегович. Мы очень признательны…

— Ой, да в жопу вашу признательность, — неожиданно резко ответил Дьяконов, но потом заговорил более спокойным голосом: — Лучше расскажите о вашем деле, кто такие, куда едете… Интересно ж, чем люди сейчас живут.

* * *

Гром весь кипел от ярости, сжимая рулевое колесо «Газели» и ощущая, как внутри разгорается настоящее безумство. Он понимал это слишком ясно, но ничего поделать не мог. Все мысли крутились вокруг Риты и Игоря, даже то, что в салоне четыре извращенца измывались над девушкой — дочкой Бакина, его не волновало. Ну, и за каким чёртом ему сдались эти Рита с Игорем? Ведь, мало того, что её уже нет, так и отношения закончились тридцать лет назад, когда Олега перевели в другое училище. Времени, чтобы забыть — уйма! Но нет: ненависть разгорелась с новой силой, когда он вспомнил Потёмкина. Безумие! Настоящее помешательство! Злость сотрясала тело, мозг не мог переключиться ни на что другое, даже дорога почти не отвлекала от мрачных мыслей и ужасных замыслов. Олег в воображении уже наметил пару десятков способов, какими будет мучить этого человека. Но он совершенно не принимал в расчёт, что Потёмкин изменился и уже не тот сопляк, которого ему когда-то удалось избить. Безумие затмевало мысли, оно направляло всю ярость на Игоря, отключая здравомыслие напрочь. В тех местах, где дорога была свободна от мусора и ям, он максимально вжимал педаль акселератора в пол, чтобы оказаться чуть-чуть ближе к врагу, чтобы быстрее догнать Потёмкина, одним лишь своим появлением в жизни Риты испортившего Грому жизнь. А такое не прощается, во всяком случае, не им. Ненависть тихо таится на задворках сознания, пока с появлением её объекта не выплёскивается полностью, под давлением, происходит эмоциональный взрыв, и достаточно порой проблеска воспоминаний, чтобы сшибло крышку этого адского сосуда.

Рядом сидел Андрей Юдин. Он, наподобие Грома, был зол и хмур и не участвовал в оргии, разыгравшейся в салоне «Газели». Мысль о похоти после смерти брата была ему отвратительна. Он, сохраняя внешнее спокойствие, пребывал в бешенстве от сладострастных стонов сзади и криков боли жертвы, которая давно перестала вырываться и смирилась со своей участью.

— Может, хватит? — не выдержав, крикнул он назад. — Два ваших друга погибли, а у кого-то и брат! А вы…

— Андрюх, не нравится — не слушай! И вообще, отвернись, —