стражей. Впрочем, ока-зались стражи безоружны. При них – не было даже ножей; ока-зался Пентавер на ногах, но – как и стражи: здесь и сейчас – всё так же обез-ножен.

Тогда (всё ещё человек) – он прошел другою реальностью: ока-зывалось, что и сторонние ему путы, и здешних пути – суть не для него; поэтому – он вышел вон из узилища; он – ока-зался за спинами стражей и не стал их убивать, зачем?

Они и так живые убитые, у них нет своего предназначения.

У них нет ничего – кроме простого упования. Чтобы однажды (или даже дважды) – царь воскресил их тела (если в этих телах – достаточно духа); даже после того, как тела – износившись, опадут под ноги.

Он про-шёл; но – другою реальностью, и там его встретили – другие его супротивники. Он (словно бы) – возомнил себя оком бога, и тьма пришла к нему, дабы – он её прозрел.

Но (на деле) – он даже не был око-ва’ми бога (заклинателем бога): разве что – был око-ван собственным телом: при-виделся вами (и мной) – вполне телесным.

Разумеется (даже разумом) – никто не ожидал, что (не) стражи вынесут спелёнутого Пентавера. Что иная его ипостась – объявится в помещении темницы, тоже никто не ждал. Всё это – разумеется; но – Пентаверу давался шанс преодолеть свою безымянность и смириться.

Разумеется (даже разумом) – он мог бы позволить мумифицировать себя как Пентавера (безымянного) и раствориться в вечности, и положиться на вечность – ожидая и зная: через какую-нибудь бесконечность ему опять выпадет стать обладателем имени.

Стать хоть кем-то (даже – статичным Стасом).

Разумеется, ему давался шанс.

Но (ежели бы он этим шансом не воспользовался) – других шансов у него быть уже не могло: он вышел – только лишь из «этой» реальности и прошёл меж стражей; но – здесь и сейчас (и всегда) его уже ждали те, кто тоже был вне реальности.

Это не были воины и (даже) не были это жрецы; но – (сам) бог Гермес. И сразу же то, что действо (казнь Пентавера) – происходило в Египте, перестало казаться значимым.

Это был древнегреческий бог Гермес, но – в личине древнеегипетского Анубиса (тоже бога, разве что – с головою собачьей, если кому неизвестно), тоже проводника в царство мёртвых (точнее, один из проводников, но сейчас – только он):

Анубис, в египетской мифологии бог и покровитель мертвых, сын бога растительности Осириса и Нефтиды, сестры Исиды. Новорожденного Анубиса Нефтида прятала от своего супруга Сета в болотах дельты Нила. Богиня-мать Исида нашла юного бога и воспитала его.

Позднее, когда Сет убил Осириса, Анубис, организуя погребение умершего бога, завернул его тело в ткани, пропитанные особым составом, сделав таким образом первую мумию. Поэтому Анубиса считают создателем погребальных обрядов, покровителем некрополей, и называют богом бальзамирования. Анубис помогал сохранить тело Осириса. Анубис также помогал судить умерших и сопровождал праведных к трону Осириса. Анубиса изображали в виде волка, шакала или дикой собаки Саб черного цвета (или человека с головой шакала или собаки). Дочерью Анубиса считалась Кебхут, совершавшая возлияния в честь умерших.

Древнейшее упоминание об Анубисе встречается в Текстах пирамид во времена Древнего царства в XXIII веке до нашей эры, где он ассоциировался исключительно с царскими захоронениями.

Подобно другим богам древности, Анубис выполнял различные роли. Животные, в виде которых изображался Анубис – обитатели пустыни, то есть земель, пограничных со страной мертвых Дуатом. Анубис прочно связан с черным цветом – цветом смерти, загробного мира и ночи. В Книге мертвых Анубис обычно изображается в сцене взвешивания сердца покойного.

С возвышением почитания Осириса Анубис перешел на второстепенные позиции, часто ассоциировался с Упуатом, другим богом в образе волка.

В эллинистическую эпоху Анубис был объединен греками с Гермесом в синкретическом образе Германубиса. Этот бог как волшебник упоминается в римской литературе. В герметических текстах также сохранялись упоминания о нем вплоть до эпохи Возрождения. Некоторые ученые видят черты Анубиса у святого Христофора и в средневековых рассказах о киноскефалах (людях с песьими головами).

Гермес, вестимо – тоже водил некоего грека Орфея в Аид за тенью его жены (наивный певец полагал, что не-мёртвый возможет из мёртвых вернуть существо во плоти; наивный певец полагал, что жизнь – это жизнь, смерть – это смерть, а возможность воскресить свою женщину – великое благо, исправление несправедливости мира.

Вот так (всю историю этого недотворённого мира) и происходит: «дилетанты, сделав всё, что в их силах, обычно говорят себе в оправдание, что работа не закончена. Разумеется! Она никогда и не может быть закончена, ибо неправильно начата.» (Гёте)

Но! Всё ещё и гораздо проще, – и обставлено всяческой плоской внешностью.

Раз уж «этот» мир – недотворён, недотворённые (частичные) мужчина и женщина, взыскуя друг в друге – полноты себе, «вдруг» оказываются скорей смертельными друг другу врагами – нежели благом; хотя – без соитий мужских и женских начал плодородие тел прекратилось бы (человечество – попросту вымерло).

Такая вот механика вечного возвращения в ложь.

Гермес (вестимо) – простецов и за нос водит (как девственница – Единорога), и за руку; Гермес, (вестимо) – бог лжецов и торговцев, воров и проходимцев (но и – мореплавателей: тех, кто якобы легко переходит в лицедействе – из ипостаси в ипостась); Гермес (вестимо) – знал за-ранее (за-раной, за рекой – которая течёт в за-упокой), что Орфей оглянется.

Ибо – условие воскресения Эвридики невыполнимо; ибо Εὐρυδίκη – она совсем «не та». А Орфей ищет – «ту»; и другой – не бывать, даже если – никогда ей (не) быть в твоей жизни.

Так что женщина, с которой ты в любви или браке, в разрыве или равнодушии – тень и ложь для тебя; точно так же, как и ты – тень и ложь для неё. Так что смерть – только что убитая Золотозубым в «Золотой Рыбке», встретила царевича Пентавера при выходе из его узилища и (не) убила его.

Смерть – улыбнулась Пентаверу. А люди – которых она привела с собой (слуги убитого сыном-Пентавером отца-фараона и – точно так же – уже слуги фараона нового), взяли его (потрясенного