– Подлинник уголовного дела директрисы детдома ты сам мне приволок, забрав его из сейфа Вальдемара Хука. Пришлось ещё раз всё внимательно прочитать – и потихоньку начать отсев претенденток на роль твоей дочери. Да и свидетели по делу, когда с ними разговаривали мои люди, вспоминали куда более старательно, чем рассказывали ментовскому следователю. В общем, однажды несколько линий поиска сошлись на Давиде Ароновиче, бегавшем по инстанциям в поисках разрешения на выезд в Израиль для себя и для дочери Сефы.

– А Ольга?

Он посмотрел на обоих сразу. Ответил Давид.

– Оля работала со мной в одном НИИ. Там речь шла о разработках ядерных компонентов. Выброс радиации при испытаниях. Она умерла от лейкоза через год с небольшим. А мне потом долго не давали права на выезд как бывшему работнику... И вот, когда до отъезда оставались считанные недели... Я понял всё сразу. Чья дочь Сефа, я узнал ещё из ваших интервью 89-го года, когда вы баллотировались в депутаты. Потом о вас писали в основном в криминальной хронике. Потом вы на глазах у всей страны били морду председателю КГБ, а из вашей квартиры выволакивали трупы гэбэшников, попытавшихся взять её штурмом... В общем, когда сегодня с утра… Он зарыдал.

– Сегодня с утра мы с Азраилом прилетели в Петербург и пришли в компанию «Дава», поговорить с её генеральным директором Давидом Ароновичем Мазалецким. А у него вопросов не было. Вернее, только один. Он оглядел моего спутника и спросил – так это вас называют Азраилом? Журналисты, мать их ети... Сенсации им подавай.

Рудольф положил перед Джорджем тонкую папочку.

– Давид Аронович почему-то хранил это в сейфе. Я б на его месте уничтожил.

Подлинник личного дела круглой сироты Стефани Красс, поступившей в дом ребёнка при милицейском рапорте об убийстве в городском парке её матери – матери-одиночки Марии Рейнольдовны Красс.

– Сам не знаю зачем… – Давид разговаривал скорее сам с собой. – Сам не знаю, зачем я хранил в сейфе эти бумаги. Может быть…

Он вдруг поднял на Джорджа глаза.

– Я всегда гнал от себя эту мысль, как самое ужасное, что может случиться. Что вы придёте – и заберёте у меня Сефу. После всего... После того, как она у нас обживалась... Как впервые назвала Олю мамой, а меня папой... Но... Я читал о вас в газетах и видел – вы привыкли ходить до конца. И вот – дошли…

– А это… гм…

Агран на секунду задумался – а надо ли? Потом решительно налил Джорджу ещё коньяка.

– Сперва выпей! До донышка!

Поставил на стол игрушку.

– Пока Сефа в школе – я временно одолжил, показать тебе.

Резиновый котёнок с мячиком в лапках. В нижней части – полуистёршиеся буквы, вырезанные тонким бритвенным лезвием:

«Стеф». От его «мяу!» Джорджу как-то сильно поплохело.

– Под язык – и рассасывать! – Рудольф сунул ему какую-то таб-летку.

– У вас есть яд? – вдруг спросил Давид. – Какой-нибудь быстродействующий? Пистолет не прошу – всё равно не хватит сил застрелиться. А жить... Она мне больше, чем родная дочь. Я не хочу без неё жить. Если бы не Сефа, я покончил бы, ещё когда умерла Оля.

Джордж обнял его.

– Спасибо вам за мою дочь, Давид. Я вам клянусь – вы будете видеть её когда захотите и сколько захотите. Сегодня же, максимум, завтра вы станете хозяином любого жилья в Мошковце, где вам понравится. Ваши финансовые дела… их ведь тоже можно перевести из Питера сюда?

– Джо, квартира – это потом. Сейчас надо вернуть Давида Ароновича в Питер, пока Сефа не хватилась, где папа. Самолёт ожидает команды на вылет. Да и игрушку надо вернуть в её комнату, котёнок там стоит на самом видном месте.

Через два с небольшим часа они уже были в Северной Венеции. У Давида была квартира в одном из старых городских домов.

– Сиди здесь! Не надо пока! – Агран оставил Джорджа на заднем сиденье неприметной серой иномарки с наглухо тонированными чёрными стёклами. – Я провожу Давида Ароновича.

Ровно в этот момент из-за угла вышла девочка-подросток.

Увидела Мазалецкого.

– Папа!

Потом остановилась, подозрительно оглядев иномарку со специальными синими номерами без обозначения региона и Жмеровского рядом.

– Папа, это... Это кто?

И уже только потом, в сторону Аграна:

– Здравствуйте…

– Здравствуй, Сефа, – Рудольф не растерялся. – Я – приятель твоего папы по прежней работе. Меня зовут Рудольф Владиленович. Я помогаю Давиду Ароновичу с оформлением ваших выездных документов. Вот, мы хотели кое-что обсудить, он пригласил меня к себе.

– Да-да, конечно... Извините, Рудольф Владиленович. Просто папа никогда не говорил, что у него есть друзья в… – она покосилась на номер иномарки.

– А я и сам только недавно узнал, Сефа. Мы с твоим папой давно не виделись, много лет. А недавно он вышел на меня и рассказал, что у вас сложности с оформлением бумаг из-за его прежней работы. Я ему помогаю.

– Спасибо вам. Ой, чего же мы стоим? Проходите!

Все трое скрылись в подъезде. Рудольф вернулся минут через двадцать.

– Знаешь, еле успел. У тебя удивительно воспитанная дочь. Она хотела, чтобы первым руки помыл гость, а сама была готова подождать в своей комнате. Но мы справились. Первой Давид отправил умываться её. Пока Сефа мыла руки, я вернул её любимую игрушку точно на прежнее место.

И уже водителю:

– В аэропорт!

Спустя несколько дней Давид и Стефани появились в столице, в одном из управлений Службы безопасности президента. Из аэропорта их сопровождал Рудольф – якобы затем, чтобы отдать Мазалецкому весь набор документов на выезд из страны. СБП занимала несколько помещений в городе – выбрали неприметное серое казённое здание в довольно глухом переулке.

Мужчина с девочкой вошли в приёмную. Стеф вздрогнула.

Жозефина придумала гениальную схему – всё-таки дочь двух педагогов, что-то такое в крови.

В приёмной сидела