капля военного счастья воспринималась людьми с мечтой о будущей окончательной победе. В этих условиях решение Сталина о легализации праздника было как нельзя своевременным. Помимо большого общественного, политического резонанса, морально-психологического воздействия на русского человека, оно позволило высшему руководству страны и лично Сталину убедиться в потенциальных силах нации, почувствовать тот запас энергии, которым обладал русский народ после тяжелейших поражений и страданий 1941 года. Празднование неимоверно укрепляло веру православных в торжество Спасителя, а значит и нашу неизбежную победу[960].

В том же году был сделан еще один шаг к признанию роли церкви. 2 ноября 1942 года один из трех высших иерархов РПЦ, митрополит Киевский и Галицкий Николай (Б. Д. Ярушевич), управляющий Московской епархией, был включен в Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Большое значение имело осуждение руководством церкви представителей духовенства, сотрудничавших с оккупантами. Как «изменники веры и отечества» были осуждены митрополиты Сергий (Прибалтика) и Алексий (Украина), архиепископ Филофей (Белоруссия) и другие иерархи церкви. Это не могло не сокращать общих масштабов коллаборационизма на оккупированных территориях[961].

4 сентября 1943 года состоялась встреча Сталина с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем, во время которой был очерчен круг неотложных вопросов и решений для нормализации государственно-церковных отношений в СССР. Сразу же после встречи патриархии был передан особняк (Чистый переулок, дом 5), занимаемый ранее германским послом Ф. Шуленбургом. 8 сентября был созван Архиерейский Собор для избрания патриарха, престол которого пустовал со дня смерти Патриарха Московского и всея России Тихона (В. И. Беллавин) в 1925 году. 12 сентября Архиерейский Собор в составе 19 иерархов (3 митрополита, 11 архиепископов и 5 епископов) избрал митрополита Московского Сергия новым Патриархом Московским и всея Руси. Затем Сергий уже в новом качестве объявил об образовании совещательного органа при патриархе – Священного синода из трех постоянных и трех временных членов. Собор принял актуальный для военного времени документ, в котором говорилось, что «всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик – лишенным сана». Не менее значимым было обращение Собора к христианам всего мира с призывом «объединиться во имя Христа для окончательной победы над общим врагом»[962].

8 октября 1943 года был образован Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР. С конца года открываются для службы храмы, растет число православных общин, возвращается из лагерей репрессированное духовенство. 28 ноября 1944 года было принято правительственное решение об открытии православного богословского института и богословско-пастырских курсов для подготовки кадров священнослужителей.

По мере освобождения советских земель от оккупантов в лоно РПЦ возвратились монастыри и храмы, в большом количестве открытые по разрешению немецких оккупационных властей в целях противопоставления их советской власти. Всего за три года на занятой гитлеровцами территории было восстановлено около 9400 церквей, более 40 % от их дореволюционного количества[963]. В то же время фашистское нашествие привело к разрушению 1670 православных храмов, 237 костелов, 532 синагог, 69 часовен, 258 других культовых зданий[964].

Религиозная свобода допускалась гитлеровцами, в принципе враждебными всякой форме христианства, временно. В июне 1941 года М. Борман, руководитель партийной канцелярии Гитлера, разослал всем гаулейтерам империи письмо, в котором говорилось, что «национал-социалистическое и христианское мировоззрения несовместимы… Интересам национал-социалистического государства соответствует содействие церковному партикуляризму, чтобы обеспечить руководство народом лишь со стороны партии»[965]. А в ведомстве рейхслейтера А. Розенберга был разработан «план национал-социалистической религиозной политики», целью которой было создание официальной, обязательной для всех граждан «государственной религии», которая должна вступить в силу «приблизительно через 25 лет» и привести к полному исчезновению христианских конфессий[966]. Однако первый этап религиозной политики гитлеровцев на оккупированной территории, продиктованный стремлением обострить противоречия между Русской православной церковью и советским государством, предоставив духовенству и мирянам свести счеты с богоборческой властью[967], оказал существенное влияние на отношения между государством и церковью. Вместо обострения они пошли к взаимопониманию и взаимной поддержке.

Кульминацией признания роли и авторитета церкви со стороны государства и общества стало проведение 31 января – 2 февраля 1945 года Поместного собора РПЦ, созванного в связи со смертью Патриарха Сергия. В работе Собора участвовали 41 архиепископ и епископ, 126 протоиереев приходского духовенства, а также делегации семи автокефальных церквей, что позволяло проводить параллели со Вселенским собором, не созывавшимся несколько столетий. Собор принял «Положение об управлении Русской православной церкви», которым Московская патриархия руководствовалась до 1988 года, и избрал тринадцатым Патриархом Московским и всея Руси ленинградского митрополита Алексия (С. В. Симанский), возглавлявшего РПЦ в течение последующих 25 лет[968].

Урегулирование государственно-церковных отношений в годы войны распространилось и на другие религиозные объединения. Постановлением правительства СССР от 19 мая 1944 года был образован Совет по делам религиозных культов при СНК СССР. В его функции входило взаимодействие между Совнаркомом и руководителями неправославных конфессий. В годы войны в дополнение к Духовному управлению мусульман, которое находилось в Уфе, были созданы еще три самостоятельных управления: Средней Азии (г. Ташкент), Закавказья (г. Баку) и Северного Кавказа (г. Буйнакск). Управления занимались патриотическим воспитанием мусульман, собирали средства для семей фронтовиков и на постройку боевой техники, призывали верующих на перевыполнение плановых заданий, формировали положительный образ страны в мире[969].

К концу войны в СССР действовало 10 547 православных церквей и 75 монастырей, в то время как перед началом Второй мировой войны было только около 380 церквей и ни одного действующего монастыря. В 1945 году Русской Православной церкви возвращается Киево-Печерская Лавра, из запасников музеев передаются в действующие храмы «чудотворные мощи», изъятые в 1920–1930-х годах. Размах и интенсивность религиозного возрождения в СССР в годы войны позволяют говорить об этом времени как о «втором крещении Руси»[970]. Открытые церкви стали новыми центрами русского национального самосознания[971]. Христианские ценности становились важнейшим элементом национальной идеологии и культуры. Некоторые исследователи (например, Ж. А. Медведев) неодобрительно пишут о войне как о времени, когда была осуществлена «наиболее важная националистическая реформа – полная легализация Русской православной церкви»[972]. На наш взгляд, более верным и значимым является суждение доктора церковной истории митрополита Иоанна (в миру И. М. Снычев) о том, что отступление богоборческой власти в войне с церковью и сталинский тост «за русский народ» «как бы подвел окончательную черту под изменившимся самосознанием власти, сделав патриотизм наряду с коммунизмом официально признанной опорой государственной идеологии. Роль национального чувства в таком тандеме была, безусловно, второстепенной. “Догматы” коммунизма оставались незыблемыми, но все же, все же… Державная инерция русского самосознания пробила себе дорогу