развития, который так блистательно проходит через курс истории Соловьева, Ключевского, должен быть передан всякому составителю учебника… Мы, русские, хотим истории русского народа, истории русских учреждений, в русских условиях». Это заявление было осуждено как «явное проявление великодержавного пренебрежительного отношения к нерусским народам»[982]. Были отвергнуты предложения о включении в число исторических героев А. А. Брусилова, А. М. Горчакова, А. П. Ермолова, М. И. Драгомирова, К. П. Кауфмана, М. Д. Скобелева, М. Г. Черняева и других выдающихся военных и государственных деятелей дореволюционной России.

Характерно, что совещание в ЦК не было завершено полагающимся в таких случаях постановлением ЦК. Жданову, готовившему такой документ, не удалось предложить документ, который так или иначе предусматривал бы усиление мотива русского национализма в дореволюционной истории и современном советском обществе и государстве. Это означало, что позицию Жданова в данном случае Сталин не поддержал.

Еще более жестким было осуждение «националистических проявлений» в ряде советских республик. 31 января 1944 года Сталин принял личное участие в обсуждении киноповести А. П. Довженко «Украина в огне». Он осудил повесть за то, что в ней «ревизуется ленинизм», «нет ни одного слова о Ленине», не разоблачаются петлюровцы и другие предатели украинского народа, изображается, будто колхозный строй убил в людях национальную гордость, в то время как «именно советская власть и большевистская партия свято хранят исторические традиции и богатое культурное наследство украинского народа и всех народов СССР и высоко подняли их национальное самосознание». Сталин негодующе заметил: «Если судить о войне по киноповести Довженко, то в Отечественной войне не участвуют представители всех народов СССР, в ней участвуют только украинцы». Заключение было суровым: повесть является «ярким проявлением национализма, узкой национальной ограниченности». Берия посоветовал заслуженному деятелю искусств УССР: «А теперь… исчезай, вроде бы нет и не было тебя». 12 февраля 1944 года Политбюро КП(б)У приняло решение, в соответствии с которым А. П. Довженко сняли со всех занимаемых должностей как в государственных учреждениях, так и в общественных организациях. 21 февраля 1944 года он был исключен из Всеславянского Комитета[983].

9 августа 1944 года ЦК ВКП(б) принял постановление, осуждающее республиканскую газету «Красная Татария» за принижение роли Красной Армии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и «преклонение перед военной мощью, техникой и культурой буржуазных стран». Татарскому обкому партии предлагалось устранить «серьезные недостатки и ошибки националистического характера в освещении истории Татарии (приукрашивание Золотой Орды, популяризация ханско-феодального эпоса об Идегее)»[984]. 27 января 1945 года аналогичное внушение было сделано руководству Башкирской партийной организации. Здесь тоже обнаружились серьезные идеологические просчеты: «В подготовленных к печати “Очерках по истории Башкирии”, в литературных произведениях “Идукай и Мурадым”, “Эпос о богатырях” не проводятся разграничения между подлинными национально-освободительными движениями башкирского народа и разбойничьими набегами башкирских феодалов на соседние народы, недостаточно показывается угнетение трудящихся башкир татарскими и башкирскими феодалами, идеализируется патриархально-феодальное прошлое башкир. В пьесе “Кахым-Туря” извращается история участия башкир в Отечественной войне 1812 года, противопоставляются друг другу русские и башкирские воины»[985]. Формулировки были ужесточены на Х пленуме правления Союза советских писателей (17 мая 1945 г.). Здесь уже говорили, что в Татарии «поднимали на щит ханско-феодальный эпос об Идегее и делали Золотую Орду передовым государством своего времени», нечто подобное произошло и в Башкирии с эпосом Карасахал, там тоже «извратили историю и впали в идеализацию патриархально-феодального прошлого»[986]. Все это заставляло историков и литераторов впредь быть очень осторожными в проведении грани между «героическим прошлым» народа и «идеализацией исторического прошлого», а также не допускать безразличия к местности, где геройствовали «славные предки». Определенные перегибы в этом отношении ознаменовались разоблачениями «реакционной сущности» знаменитых эпосов монгольских народов (включая бурят) и ряда тюркских народов «Гэсэр-Хан», национальных эпосов народов Кавказа и Средней Азии – «Деде Коркут», «Коркут Ата», «Алпамыш», Кероглу», «Кобланды-батыр», осетинского эпоса Нартов и др.[987]

Великая Отечественная война в целом была временем решающих уступок национальному сознанию народов СССР, особенно русскому национальному самосознанию. Гимн страны, повсеместно исполнявшийся с 15 марта 1944 года, закреплял новую ситуацию и линию партии в национальном вопросе. В соответствии с реальной ролью русского народа в отечественной истории, в укреплении единства многонационального советского общества о Советском Союзе стали петь, как о нерушимом союзе республик, сплоченных навеки Великой Русью. Попытки ультраинтернационалистов сузить масштабы уступок военного времени и возвратиться к довоенной программе, лозунгам и методам интернационально-патриотического воспитания не имели успеха. Это продемонстрировало, в частности, совещание историков в ЦК ВКП(б) (май – июль 1944 г.), инициированное ревностными историками-марксистами, взращенными в известной школе М. Н. Покровского. Уступки русскому национальному сознанию были сохранены, а позже, в период борьбы с «низкопоклонством перед Западом» и «космополитизмом» в какой-то мере расширены. Однако утверждать, что национальная политика в послевоенные годы сталинского правления полностью определялась принципами национал-большевизма, на наш взгляд, было бы неверно. Переход на этот путь должен бы существенно отразиться на архитектонике национально-государственного устройства страны, чего, как известно, при Сталине не произошло.

Помимо всего прочего, «националистический нэп» периода Великой Отечественной войны показывает, что постоянными национальными предпочтениями Сталин в политике не руководствовался. Он делал это с учетом конкретных обстоятельств. «Факты говорят о том, – пишет В. И. Козлов, – что Сталин почти до середины 1930-х годов, как верный ученик Ленина, был юдофилом и русофобом и что только смертельная угроза со стороны гитлеровской Германии, охваченной идеями национал-социализма, заставила его обратиться к русскому историко-национальному патриотизму»[988]. Однако выразительное «Не то» на предложении закрепить руководящее положение русского народа «в советском содружестве наций»[989] в новой программе партии (проект 1947 г.) говорит и о его возвращении к интернационализму в марксистко-ленинском понимании, и о согласии на проведение в 1949–1950 годах репрессий против руководителей из «ленинградской группы», стоявших на позициях укрепления роли РСФСР и русского народа в государстве и межнациональных отношениях в СССР.

Национальные измерения победы

Советский Союз выходил из войны с самой многочисленной армией в Европе (на 1 июля 1945 г. в армии и на флоте по списку насчитывалось 11 млн 390,6 тысяч человек[990]) и расширенными границами своего государства. Договоренности с союзниками закрепляли права СССР на территории Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии, Бессарабии, Северной Буковины, присоединенные в начале Второй мировой войны, на часть Пруссии (Кенигсберг и прилегающие к нему районы, ставшие Калининградом и Калининградской областью РСФСР). С Литовской ССР воссоединилась Клайпеда. По соглашению о перемирии с Финляндией СССР расширился за счет района Петсамо (ныне Печенгский район Мурманской области) и стал граничить с Норвегией. По договорам о границах с Чехословакией и Польшей в СССР были включены Подкарпатская Русь (нынешняя Закарпатская область Украины) и район Владимира-Волынского, бывшего в XII–XIV вв.