прислушивался в своих интервью и что в дальнейшем мы проанализировали, – это особые указатели, используемые человеком, чтобы сказать себе и окружающим: “Я справился с потрясением, я пережил изгнание, я снова в игре”. Есть ли характерные способы того, как, рассказывая историю, люди превращают свой смысловой вакуум в значимые моменты?

Мы определили целых три.

Во-первых, они устанавливают некоторую дистанцию между настоящим и прошлым. Они создают временной промежуток между историей, которую они рассказывали, когда их жизнь впервые отклонилась от курса, и историей, рассказываемой ими сегодня. Вместо того чтобы начинать свой рассказ словами «это то, что происходит со мной сейчас», они говорят «это то, что случилось со мной тогда».

Одним из барометров этого изменения является глагольное время. Чем чаще мы описываем наши разрушительные события в настоящем времени (я открываю дверь и вижу на полу его тело) тем более реальными они кажутся, но тем меньше смысла мы можем из них извлечь. Чем больше мы используем прошедшее время (Я открыл дверь, увидел тело и начал понимать, что моя жизнь вот-вот изменится) тем более удаленными становятся события и тем легче интегрировать их в более широкий поток наших повествований. Как сказала моя подруга Кэтрин Бернс, художественный руководитель «Мотылька» («Мотылек», The Moth – это некоммерческая группа из Нью-Йорка, занимающаяся искусством и ремеслом рассказывания историй. – Прим. пер.): «Лучшие истории чувствительны, но не кровоточат; они исходят от шрамов, а не от ран».

Я столкнулся с этой проблемой двояким образом. Сначала я поговорил с несколькими людьми: книжным редактором, с разницей в пару месяцев пережившим уход жены и увольнение с работы; матерью-одиночкой, только что освобожденной из федеральной тюрьмы, куда она была заключена за преступление, которое, по ее словам, не совершала; отцом, чья дочь уже в третий раз проходила лечение алкогольной зависимости. Все они в то время еще не оправились от неожиданной катастрофы в своей жизни. Эти беседы были одними из самых мучительных из всех, но, поскольку события произошли недавно, каждый человек все еще переваривал свои чувства.

С другой стороны, в случае наиболее пронзительных историй требовались годы, прежде чем участник этих событий смог отойти на должное расстояние, чтобы найти в них смысл. Я думаю о Крисе Шенноне, технике ВВС, чуть не умершем после того, как потерял ногу в аварии на мотоцикле (его бедро застряло в радиаторе автомобиля). Сегодня он попеременно занимается наставничеством молодых людей в Орегоне и путешествует по стране в доме на колесах. «Потеря ноги действительно изменила мою жизнь, – рассказывает он. – У меня есть определенные тревоги, но никакого страха. Я стал гораздо более благодарным. Черт, я даже рад тому, что меня сбили».

Я думаю о Кейт Милликен, телевизионном продюсере из Нью-Йорка, разрыв помолвки которой привел к серьезным проблемам со здоровьем, в результате чего она потеряла способность ходить. В такси по дороге к врачу она чуть было не включила видеокамеру. Потом одернула себя. «Еще рано рассказывать эту историю», – сказала она себе. После того как Кейт поставили диагноз «рассеянный склероз», она впала в депрессию, затем обратилась к альтернативным методам лечения, влюбилась, вышла замуж и родила детей. Она также сняла 32 мини-фильма о своем жизненном пути. «Это заняло у меня некоторое время, но в конце концов я смогла увидеть то, что произошло, как нечто выдающееся. Вместо того чтобы видеть стену, теперь я вижу море возможностей».

Я думаю о Кейт Хог, молодой проповеднице, чуть не погибшей во время торнадо в Джоплине, штат Миссури. Сразу после этого Кейт много проповедовала, в основном чтобы утешить своих соседей. «Я говорила о том, как благодарна за все, что у нас есть». Но, по ее словам, этот опыт был поверхностным, потому что внутри она сомневалась в своей вере. «Я думала: “Как это получилось, что Бог сохранил меня, но не моего погибшего в тот день друга Триппа?”»

Кейт потребовалось пять лет, включая поступление в аспирантуру, курс психотерапии с использованием метода десенсибилизации и переработки движением глаз (Десенсибилизация и переработка движением глаз – метод психотерапии, разработанный Френсин Шапиро для лечения посттравматических стрессовых расстройств. – Прим. пер.), чтобы наконец оставить это событие в прошлом. «Я думаю, что всякий раз, переживая травму, вы понимаете, насколько мало у вас контроля над подобными вещами. Но то, что действительно в ваших силах, так это решить, как придать смысл тому, что произошло. Для меня хорошие истории – это такие, когда происходит что-то ужасное, а вы в ответ на это совершаете что-то позитивное и жизнеутверждающее. Теперь и моя – одна из этих историй».

И пусть свиньи летают

Второй прием, с помощью которого преобразуются личные истории, – это использование позитивного языка.

Писатель Джон Стейнбек придумал для себя причудливый логотип, и рисовал его всегда после того, как подписывал свое имя. Это была свинья с крыльями. Он назвал ее Пигасом (составив из двух слов: Пегас и pig – свинья) и написал это имя греческими буквами. В конце своей жизни он сопроводил иллюстрацию латинским выражением Ad Astra Per Alia Porci, что перевел (как оказалось, неправильно) как «К звездам на крыльях свиньи». Вот его объяснение: мы все должны пытаться достичь небес, даже если и прикованы к земле.

На протяжении многих сотен веков выражение «когда свиньи полетят» использовалось на многих языках для обозначения обстоятельств, настолько невероятных, что их осуществление практически невозможно. Это фигура речи, известная как адинатон, способ сказать то, чего никогда не случится. Стейнбек использовал эту фразу, потому что однажды скептически настроенный преподаватель сказал ему, что он станет автором, «когда свиньи полетят».

Совсем недавно нейробиологи обнаружили, что воображение такого невообразимого исхода жизненно важно для восстановления после прерванной жизни. Чем лучше мы сможем представить себе будущее, на первый взгляд кажущееся недосягаемым (я найду другую работу, я снова буду смеяться, я снова буду любить), тем ближе мы сможем к нему продвинуться. Важной причиной для этого являются зеркальные нейроны головного мозга, приходящие в возбуждение при наблюдении за действиями других людей. Когда мы видим, как кто-то прыгает, смеется или плачет, наш мозг имитирует ту же активность.

Аналогичная реакция происходит и с рассказами. Если мы читаем о том, как кто-то прыгает, смеется или плачет, наше сознание выполняет те же действия. И это еще не все. То же самое отзеркаливание происходит и с историями, которые мы рассказываем себе самим. Если мы говорим себе, что поправимся, станем спокойнее или счастливее, наш разум начинает моделировать этот результат. Такая реакция не означает, что мы достигнем его незамедлительно, но это действительно значит, что мы приступаем к реализации этой возможности.

Стейнбек был прав: мы