все, через что она прошла — вполне могло быть и сердце.

Что делать? Вызывать скорую? Пойти к Оле?

Некоторое время она сидела, перебирая в голове названия таблеток и лекарств, что обычно пьют в таких случаях — остановилась на валидоле, а другого ничего и не было.

Взгляд задержался на бутылке коньяка за стеклом серванта. Маша про себя пересчитала количество звездочек на этикетке, какой-то вкрадчивый внутренний голос шепнул: «Пятьдесят граммов не помешает, ты же знаешь, сразу станет легче…», — но он мотнула головой, стряхивая наваждение: «Ты с ума сошла⁈»

Закинув охлаждающую таблетку валидола под язык, некоторое время она сидела в каком-то оцепенении, потом все же слегка успокоилась. Наверное, нервы шалят. Прошло полдня, а материалы к политинформации так не готовы. Нужно ждать программу «Время», а там и Витя приедет, станет веселее.

Но Витя не появился ни в шесть (хотя обещал примерно в шесть-полседьмого), но в семь, ни в восемь.

Она вышла на кухню, механически включила чайник, проверила ужин — жареную картошку с сарделькой, затем рука автоматически потянулась к радиоточке.

Щелкнув выключателем, Маша услышала позывные «Юности» — ее любимое радио, где можно было послушать интересных собеседников и довольно часто передавали хорошую современную музыку.

— … этих коллективов прозвучат в программе «Музыкальные вечера для юношества». И мы рады представить вам первого исполнителя, который ворвался на музыкальный небосклон благодаря выступлению на фестивале популярной итальянской музыки «Сан-Рено», где он занял второе место. Тото Кутуньо и сейчас прозвучит его песня под названием «Серената».

Маша поднялась, в груди опять кольнуло — она прижала руку к сердцу и медленно опустилась назад в кресло.

Ее любимая песня. И Витина тоже. Она слышала, как он напевал ее под нос и даже записал, правда в отвратительном качестве на магнитофон — видимо, у кого-то из друзей.

А теперь нет ни магнитофона, ни Вити…

Сердце сжалось.

Нет, не смей так думать! Сейчас он придет, он уже едет домой!

Хотя она не понимала ни слова, песня заворожила ее, впрочем, как и всегда. Сколько бы она ее не слушала, каждый раз какая-то струнка души при звуках хрипловатого голоса вздрагивала и продолжала вибрировать еще долго после того, как песня умолкала.

Нужно кому-нибудь позвонить, — подумала Маша. — Прямо сейчас, срочно! Может быть, все дети уже приехали, а я одна сижу тут как дура, когда Вите требуется помощь!

Она поднялась, с сожалением глянула на радиоточку и выключала песню на полуслове. Серената оборвалась.

Но… где взять телефоны его одноклассников?

Она вспомнила про маленький блокнотик с синей обложкой, где он записывал даты дней рождения, адреса, номера телефонов и другую важную информацию.

Блокнотик нашелся быстро — он лежал в верхнем ящике стола рядом с зеленой металлической коробочкой из-под леденцов, в которой Витя хранил и копил монетки.

Первым шел телефон, возле которого аккуратным почерком было выведено «Владик Прокопьев» и рядом многократно обведено слово «Шершень».

— Нет, — сказала она вслух. — Влад учится в другом классе — он вряд ли знает.

Дальше шли фамилия и имя «Рюмин Андрей» — но Маша точно помнила, что Андрей уже как две или даже три недели болеет, Витя говорил об этом буквально несколько дней назад, спрашивая у нее, чем он мог заболеть. Хороший мальчик, хорошист — они с Витей даже некоторое время дружили, но… насколько она знала, болезнь его была очень серьезной и не хотела сообщать Вите, что Андрей, возможно, вообще в этому полугодии в школе не появится. А может быть и нужно было сказать…

Она пробежала список дальше.

Илья Шкет.

Кажется, это хулиганистый паренек, но у него хорошие родители — Маша не раз видела папу и маму на родительском собрании — уже пожилые, они вызывали очень приятное впечатление, и она всегда с каким-то смятением воспринимала поведение их сына, о котором говорили на собрании чуть ли не чаще, чем о других вместе взятых.

Что-то пошло не так, недовоспитали, недоглядели… безусловно, их вина в этом была… но… зная, как все это бывает сложно, она им искренне сочувствовала и поэтому без промедления набрала номер.

— Алло, — послышался мальчишеский голос. — Это был голос Ильи, и он был явно встревожен и даже напуган.

— Илья? Добрый вечер, это мама Вити Крылова…

— Здравствуйте, — ответил он.

Тревога начала заливать ее целиком и полностью. Рука, держащая трубку, задрожала так, что она чуть ее не выронила.

Значит, Илья уже дома! А Вити до сих пор нет.

— Извини, что поздно звоню… Вити нет дома… скажи, вы уже приехали? С «Зарницы» я имею ввиду?

Илья ответил на сразу и это еще больше насторожило ее.

— Нет, — ответил он.

— Что — нет? — не поняла она. Пальцы впились в пластмассовую трубку так, что щелкнул надломившийся ноготь.

«Что нет⁈» — хотела она закричать, но с трудом удержалась.

— Нет, — снова сказал он как-то заторможенно. — Я… никуда не ездил. У нас был пожар. Я никуда не ездил. Кто-то позвонил утром и сказал… что будет пожар. И я никуда не поехал.

Маша слушала его слова в каком-то сомнамбулическом забытии — слова доносились издалека, без эмоций, похожие на механическую речь робота-автоответчика, который докладывал о погоде.

— Папу увезли на скорой, а мы с мамой дома. Я завтра не пойду в школу. Передайте Вите, чтобы он учительнице сказал. Кто-то позвонил утром, я подумал, что это шутка. Понимаете? Я тоже так шучу иногда. Почему я поверил, не знаю. До свидания, — сказал он и тут же повесил трубку.

Маша застыла над телефонным аппаратом. Короткие гудки проникали сквозь мозг тревожными позывными.

Пожар… кто-то позвонил… А Вити до сих пор нет.

Она услышала шаги на лестнице, бросила трубку — та соскочила с аппарата и повисла на витом проводе.

Маша распахнула дверь — но шаги уже стихли. Хлопнула дверь соседа справа.

Вернувшись к телефону на тумбочке, она трясущимися руками открыла записную книжку — в глаза бросилось имя «Лена Евстигнеева» — возле ее имени был нарисован маленький цветок.

Маша машинально набрала номер. Лена… кто у нее родители? Она попыталась вспомнить и не смогла.

Пять или восемь длинных гудков никто не отвечал — потом, когда она уже хотела положить трубку, что-то на том конце щелкнуло и хрипловатый, тяжелый голос ответил:

— Слушаю, Гром.

— Гром? — задала она показавшийся очень тупым вопрос и уставилась в Витины записи. — Простите… тут живет