протяжении 12 лет, рукописи, сохранившие несколько вариантов одних и тех же сцен, дают богатую пищу для подобных сравнений. В то же время некоторые эпизоды, имеющие несомненный автобиографический характер, созданы с помощью приема остранения и порой вызывают недоумение у читателя. Один из таких эпизодов связан с фигурой профессора Кузьмина, к которому обращается напуганный Коровьевым буфетчик. Вполне понятное неведение старого профессора, его неумение заглядывать в будущее наподобие членов свиты Воланда влекут за собой наказание, которое кажется неадекватным: появление хамоватого воробышка, а затем Азазелло в роли сестры милосердия приводят Кузьмина в состояние шока и душевного смятения. Обращение к биографическому контексту МиМ убеждает если не в справедливости, то в продуманности этого художественного решения.

Эпизод с профессором Кузьминым был написан в январе 1940 г., когда умирающий Булгаков, бывший врач, дававший некогда клятву Гиппократа, столкнулся с душевной черствостью коллег-врачей. В 1939 г., будучи в Ленинграде, Булгаков «ощутил резкую потерю зрения <…> и профессор, обследовав его глазное дно, сказал: „Ваше дело плохо…“. Эта докторская жестокость повторилась и в Москве — врачи не подавали ему надежды, говоря: „Вы же сами врач, и вы понимаете“» (Булгаков 1989: 552). Дирекция Большого театра предоставила ему возможность консультироваться у светил московской медицины (Мягков 1994) — профессоров М.Ю. Раппопорта, М.С. Вовси, Н.А. Захарова, А.А. Арендта. Е.С. Булгакова вспоминала: «…когда я в передней провожала профессора Вовси, он сказал: „Я не настаиваю <на помещении Булгакова в больницу>, так как это вопрос трех дней“. Но Миша прожил после этого полгода» (Дневник 1990: 321).

Незадолго до создания эпизода с профессором Кузьминым Булгаков пишет своему другу А. Гдешинскому в Киев: «…к концу жизни пришлось пережить еще одно разочарование — во врачах-терапевтах. Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролерами, халтурщиками и бездарностями охотно назову» (Булгаков 1989: 481). Эта предсмертная горечь писателя и окрашивает рассматриваемый эпизод, объясняя суровость наказания самоуверенного профессора.

Буфетчик вынул 30 рублей —

30 рублей — плата ничего не понимающему в своем деле профессору. Подобный «гонорар» и числа, кратные 30, восходят у Булгакова к известной библейской сумме, 30 сребреникам, обыгранной и в пьесе «Александр Пушкин». В ней это число возведено в символ оплаты за предательство начальником тайной полиции Дубельтом, прямо ссылающимся на первоисточник: «Иуда искариотский иде к архиереям, они же обещаша сребреники дати… И было этих сребреников, друг любезный, тридцать. В память его всем так и плачу» (3, 488). Знаменательно, что выписанные тайному агенту Богомазову за «чрезвычайные услуги» 300 рублей также приравнены Дубельтом к 30: «Я вам триста выпишу для ровного счета, тридцать червонцев» (3, 489).

черный котенок-сирота, паскудный воробушек припадал на левую лапку, сгребла птичьей лапой этикетку —

нагромождение в этой сцене примет нечистой силы (черный кот, присущая дьяволу хромота, птичья лапа как обозначение того же дьявола, воробей — хтоническая птица славян) разворачивает представление о вездесущести дьявольского начала. В то же время подчеркивается и отношение Булгакова ко всему сословию врачей, к которому принадлежал он сам и в котором глубоко разочаровался.

работал синкопами… —

синкопа — греч. зупкорй — обрубание, сокращение; смещение ритмической опоры с сильной или относительно сильной доли такта на слабую (муз.); в данном случае — прихрамывая, «вихляясь».

Глава 19. МАРГАРИТА

За мной, мой читатель! —

начало 19-й главы, с элементами метрической прозы, вплоть до вкрапления хорея («Кто сказал тебе, что нет на свете…» — 5, 209) и амфибрахия («За мной, мой читатель, и только за мной» — 5, 210), характерно для «лирического» рассказчика романа.

Маргарита —

хотя у большинства персонажей имена на протяжении работы Булгакова над романом менялись, имя главной героини оставалось неизменным со времени ее появления в рукописи в 1931 г. Так как МиМ ориентирован на «Фауста» Гете (эпиграф в определенной мере служит ключом к образу Воланда и роману в целом), то имя главной героини соотносится прежде всего с гетевской Маргаритой (Гретхен). Однако в материалах к роману у Булгакова фигурируют и две другие Маргариты — французские королевы Маргарита Валуа и Маргарита Наваррская.

Маргарита занимает в романе особое место: во имя спасения своего возлюбленного она вынуждена пойти на сговор с дьяволом. При подчеркнутом параллелизме ершалаимской и московской линий романа у Маргариты нет аналога или двойника в древних главах, хотя текст вплотную подводит читателя к возможности сопоставить ее с Левием Матвеем и преданным псом Бангой. Сама она, упрекая себя за то, что ушла от мастера в роковую ночь, сравнивает себя с учеником Иешуа: «Да, я вернулась, как несчастный Левий Матвей, слишком поздно!» (5, 211). И так же как Левий Матвей, она разделяет посмертную судьбу мастера, следуя в то же время заповеди Воланда, произнесенной по поводу Банги: «…тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит» (5, 369). Однако и Левий Матвей, и Банга — персонажи пассивные, в то время как Маргарита воплощает активное, любящее и спасительное начало. Булгаков особо выделил ее женское милосердие по отношению к мужу, которому она не хочет причинять лишних обид. В ранних редакциях, уже став ведьмой, она спасает от пожара мальчика (в окончательном тексте от этого фрагмента осталось лишь напоминание — в сцене разгрома квартиры критика Латунского Маргарита рассказывает сказку проснувшемуся малышу).

Сострадание Маргариты достигает высшей точки на балу сатаны, где она преисполняется сочувствием к Фриде и подает ей надежду. Она даже высказывает Воланду желание о прощении Фриды, зная, что по условиям договора располагает всего одним желанием.

Образ главной героини романа привлекал внимание многих исследователей, в том числе и искателей прототипов. К сегодняшнему дню названо по меньшей мере пять прототипов героини, среди них даже те, кто не имел отношения к биографии Булгакова. Биографически и психологически наиболее убедительным представляется решение в пользу вдовы писателя, поддержанное друзьями семьи и почти всеми исследователями МиМ. Друг дома и биограф Булгакова П.С. Попов писал Е.С. Булгаковой: «Ведь Маргар<ита> Кол<дунья> — это Вы» (Булгаков 1989: 533).

Из совпадающих в романе и реальности обстоятельств можно назвать неудовлетворенность Е.С. Булгаковой своей жизнью с прежним мужем, высокопоставленным военным, которого она ценила как хорошего человека; случайность ее первой встречи с писателем; тайную связь в течение некоторого времени; ее самозабвенную преданность Булгакову и высочайшую оценку его творчества. Е.С. Булгакова (1893–1970), похороненная в одной могиле с мужем, была его третьей женой и вышла замуж за Булгакова в 1932 г. тоже третьим браком. В семье цитировалось шуточное изречение, особым образом резонирующее на фоне последнего произведения писателя: «Первая жена — от Бога, вторая — от людей, третья — от дьявола».

Ряд исследователей видит в Маргарите, спутнице мастера по переходу в