Вечером слух хозяев и гостей услаждал оркестр из двадцати четырех музыкантов под управлением маэстро Гамильтона, который специально по этому случаю сочинил «Императорский вальс» и песенку «Всегда добро пожаловать!». Лонсдейлу посвящалась музыкальная пьеса «Верена». Разумеется, были исполнены «Вахта на Рейне» и достославная «Песнь Эгиру». По воспоминаниям Лонсдейла, Вильгельм зарекомендовал себя «хорошим гостем» — в том смысле, что не требовал к себе особых знаков внимания, а, наоборот, стремился, чтобы все чувствовали себя легко и непринужденно. Он отпустил несколько шуток по адресу своих адъютантов, устроивших гонки на велосипедах по террасе. Когда Август Эйленбург разбил себе голову, свалившись с пони и объяснив случившееся норовистым характером четвероногой твари (леди Этель Лонсдейл на следующий день специально проехалась на оклеветанном животном; с ней, разумеется, ничего такого не произошло), Вильгельм сострил: «Скажите графу Эйленбургу, что я думаю ввести новую форму для офицеров своего штаба — жокейскую».

В знак благодарности Вильгельм решил подарить хозяину свое изваяние в мраморе. Из-под резца скульптора Шотта уже вышло несколько бюстов кайзера, видимо, это был еще один. Сразу по прибытии на место его спрятали среди пальм. Вечером накануне отъезда Вильгельм знаком прервал оркестр, исполнявший имперский гимн, и торжественно открыл ящик, в котором был упакован бюст. Последовала торжественная, хотя и несколько корявая по стилю тирада: «Я не могу найти лучшего способа выразить мое глубочайшее уважение к Вам лично и мою благодарность за оказанное мне гостеприимство, чем просить Вас принять этот дар в знак моих самых дружеских чувств». По поводу этого бюста рассказывали и другую историю: его вынули из ящика еще раньше и решили сразу установить на постамент, чтобы потом уже в таком законченном виде представить всю композицию почтенному обществу. Проблема была в том, чтобы найти подходящий постамент. Один из адъютантов предложил выход: вокруг в усадьбе полно статуй римских императоров, хозяин не обидится, если голову одного из них временно заменить головой Вильгельма. Когда тот узнал, как была решена проблема с постаментом — путем обезглавливания римского императора, он рассмеялся и проговорил: «Наверняка это был Калигула!»[10]

После пятидневного пребывания в усадьбе Лонсдейлов кайзер со своей свитой отбыли в Лейт, где их ожидала яхта «Гогенцоллерн». Говорили, что Лонсдейлы потратили целое состояние на то, чтобы принять немецких гостей. Лорд отрицал, что чрезмерно потратился. Но что значило «чрезмерно» для человека, который привык платить шестьдесят — семьдесят фунтов за простой обед? Скупость не относилась к его порокам.

Гогенлоэ в это время занимался тем, что пытался претворить в жизнь реформу системы военной юстиции, разработанную военным министром Бронзартом фон Шеллендорфом. Необходимо было распространить на весь рейх эти новшества — прежде всего более открытую систему судопроизводства. В 1869 году в Баварии Гогенлоэ удалось это сделать без труда, но со стороны прусской военщины этот проект вызвал бешеное сопротивление. Канцлер, желавший наладить отношения с рейхстагом, попал в незавидное положение — он и без того имел массу проблем с аграриями. Министр внутренних дел Келлер, действуя через Плессена и Ханке, сумел соответствующим образом настроить кайзера, и тот тоже выступил против реформы. Дело дошло до того, что Бронзарт фон Шеллендорф вызвал Келлера на дуэль.

Нельзя сказать, чтобы Вильгельм при всей своей зависимости от военного окружения был тупым реакционером-милитаристом. Верно, что порой его стремление к новому принимало комичные формы; так, например, за последние шестнадцать лет его правления он внес ни много ни мало тридцать семь изменений в армейскую форму. Его, несомненно, заботил вопрос об улучшении пищевого довольствия в армии — он лично определял меню и норму спиртного для военнослужащих. Он выступал за омоложение офицерского корпуса армии и флота, благодаря чему в армии, в том числе в самых элитных полках, стали служить выходцы из буржуазных семей. Вильгельм был против рукоприкладства по отношению к солдатам, требуя, чтобы о каждом таком инциденте докладывали ему лично. Со временем его энтузиазм сделать армию современной несколько поостыл. Он так и не отменил дуэли — этого непременного элемента корпоративного «кодекса чести». Так называемое право на сатисфакцию в кайзеровской Германии было обязательным атрибутом члена высшего общества. Немцы делились на две категории — тех, кто имел право вызова на поединок, и тех, кто такого права не имел. Вильгельму удалось добиться лишь некоторого ужесточения наказания дуэлянтам.

Много шума в Берлине произвел визит лорда Лонсдейла. Ходили слухи, что он свел Вильгельма с красотками из своего интимного круга, что устроенная им вечеринка стоила миллион марок. Тем более удивились берлинцы, когда Лонсдейла, прибывшего в город после обычного посещения осенних маневров императорской армии, поместили не в королевском дворце, а в отеле «Бристоль» на Унтер-ден-Линден. Объяснили это тем, что заносчивого лорда надо было поставить на место — Лонсдейл-де нахально заявил, что по статусу он никак не ниже короля Вюртемберга, во всяком случае, «подданных» у него даже больше.

Намерения унизить заморского гостя, конечно, не было. Просто в отеле ему было удобнее, чем во дворце. По сообщению агентства Рейтер, 2 сентября Лонсдейла видели на Унтер-ден-Линден в личной карете кайзера, ему были выделены паж и камердинер из дворцовой свиты. Он был почетным гостем на войсковом смотре в Темпельгофе и вместе с кайзером посещал оперу. В интервью «Берлинер тагеблатт» он рассыпался в комплиментах своему другу-монарху:

«Таймс» выразила согласие: «Кайзер Вильгельм — личность действительно уникальная». Но в остальном к характеристике Лонсдейла не присоединилась.

25 октября 1895 года русскому царю было отправлено очередное послание, в котором Вильгельм, очевидно, по рекомендации своих советников предпринял новую попытку вбить клин в отношения между Россией и ее союзниками — реальными и потенциальными. Прежде всего утверждалось, что Франции нельзя доверять, поскольку там всем заправляют типы вроде социалиста Жана Жореса, там — республика, а ведь республиканцы в свое время отрубили головы королю и королеве… Вильгельм заявлял буквально следующее: «У нас, христианских королей и императоров, есть священный долг, возложенный на нас небесами, — отстаивать принцип божественного происхождения нашей власти». Это была проповедь легитимизма в чистом виде. Далее Вильгельм попытался открыть глаза царю на происки Англии: она-де нацелилась на черноморские проливы. И в этой ситуации русские считают возможным угрожать войной Германии из-за каких-то ее приобретений в Африке! На этой ноте оскорбленной невинности Вильгельм завершал свой обзор международной политики. В качестве средства для улучшения германо-российских отношений он предложил обмен генштабистами. Со своей стороны он выражал готовность послать к царю Юлиуса Мольтке, будущего начальника своего Генерального штаба.