так плохо.

Я убрала меч в ножны и прошлась по балкону. Вблизи он выглядел еще хуже — некоторые цепи были ввинчены прямо в кожу.

Я выругалась себе под нос.

Они собирались дать ему сгореть. Пусть рассвет убьет его, медленно, прямо на глазах у всего Сивринажа. Самый унизительный способ смерти для вампира. По мнению Саймона, он даже не был достоин настоящей казни. Казнь была только для угроз.

— Кейрис, — прохрипел Райн. — Это был Кейрис. Предатель. Ты можешь в это поверить?

Затем он рассмеялся, как будто что-то в этом было истерически смешным.

— Не делай этого, — огрызнулась я.

Я слышала голоса вдалеке. Много голосов.

Черт.

Моя атака была не совсем изящной. Они пришли бы за мной. За Райном.

Он тоже услышал это, его голова наклонилась в сторону шума. Потом вернулся ко мне.

— Сейчас будет больно, — пробормотала я. У меня не было времени на нежность. Я выдернула первую цепь из его запястья, и по руке потекла струйка крови.

— Ты можешь оставить меня, — сказал он. — Со мной все будет в порядке.

Я рассмеялась. Это был отвратительный звук.

— Черта с два ты будешь в порядке.

— Ты ранена, Орайя. Их будет много.

Больше никаких шуток. Никаких дерзких замечаний.

Райн был прав. Я была ранена. Возможно, сильно. Теперь, когда адреналин улетучился, все болело. Я старалась не думать об этом, но у меня кружилась голова.

В горле встал комок.

— Я уже зашла очень далеко, — прошептала я, двигаясь быстрее, схватила еще одну цепь и потянула за нее. Одно крыло опустилось, по его лицу пробежала боль от дополнительного веса, дернувшего его за другую сторону.

Голоса становились все громче. Черт.

Я оттянула вторую цепь на его левой руке, освобождая ее.

— Вот. Теперь у тебя есть рука. Помоги мне, — сплюнула я, переходя на другое крыло.

Он так и сделал, морщась от боли в правом боку.

Голоса были уже на этом этаже или ближе.

— Поторопись, — сказала я.

— Орайя…

— Не смей говорить мне, чтобы я уходила, — прошипела я. — У нас нет на это времени.

Теперь оставались только лодыжки. Оба крыла и обе руки были свободны. Я опустилась на колени, чтобы схватить одну лодыжку, пока он тянулся к другой.

Богиня, у нас были секунды. Даже меньше.

— Орайя.

Я не поднимала глаз.

— Что?

Металл с ЛЯЗГОМ упал на землю.

— Зачем ты пришла за мной?

Я сделала паузу на долю секунды, которой у нас не было.

Я не задавала себе этот вопрос. Я не хотела слишком пристально всматриваться в ответ, запутывающийся узел в моей груди.

— У нас нет на это времени. — С последним грохотом я освободила его от последних пут.

Я встала, а Райн попытался сделать шаг вперед, но упал на меня. Я чуть не рухнула под его весом.

Через его плечо я видела, как появляется поток ришанских и Кроворожденных солдат. Больше, чем я могла сразить в таком состоянии, даже с Пожирателем сердец под рукой.

Райн тоже заметил их и, спотыкаясь, подошел к перилам.

Я смотрела на его крылья, сломанные и бесполезные. На его раны. На обрыв внизу. На солдат.

И, наконец, на его лицо.

Он купался в розовом золоте, когда солнце взошло над горизонтом, и его глаза сверкали, как темные рубины. Правая сторона его лица уже начала покрываться волдырями от солнечных лучей. Его волосы были такими красными в лучах рассвета — краснее, чем я когда-либо представляла, по цвету ближе к человеческой крови, чем к вампирской.

Стрела просвистела у него над головой.

Когда первые солдаты ворвались в дверной проем, я схватила Райна и прижала его к себе.

— Ты так невероятно красива, — прошептал он мне на ухо.

А потом я расправила крылья, и мы опрокинулись через край балкона.

Антракт

Жестокая правда заключается в том, что выживать труднее, когда есть, о ком заботиться.

У раба и королевы мало общего. Когда они разговаривают, то чаще всего о короле, ведут долгие беседы, чтобы помочь себе справиться с его поведением и настроением. Но чаще всего они вообще не разговаривают, а используют свое скудное время, проведенное вместе, для того чтобы, подобно растениям, отчаянно нуждающимся в воде, повторять некрасивые прикосновения, заменяя боль удовольствием.

Нельзя недооценивать силу таких вещей. Достаточно создать связь, которая обманчиво напоминает любовь.

И кто скажет, что это не так? Это похоже на любовь. На вкус — как любовь. Она поглощает его, как любовь.

Возможно, в любом другом мире эти две личности не нашли бы причин быть друг с другом.

Но в этом мире они стали друг для друга единственной причиной жить.

Раб быстро понял, что заботиться о ком-то гораздо труднее, чем ни о ком. В течение первых десятилетий своего заключения он хранил свою апатию как искусство. Теперь же, в считанные недели, она разрушилась. Каждый удар причиняет больше боли, потому что она на него реагирует. Каждое унижение становится более постыдным, потому что она становится его свидетелем. Каждый акт насилия над ней приближает его к той черте, за которую, как он знает, он уже не сможет вернуться — как бы она ни умоляла его о сдержанности.

— Кто выиграет? — спрашивает она со слезами на глазах. — Кто выиграет, если он убьет тебя?

Так проходят годы, а раб не сражается.

Но такая ненависть никогда не исчезает. Она просто разгорается. Годами, десятилетиями. Она разъедает его сердце, как грибок, пока он не перестает помнить жизнь до нее.

Король становится все более склонным к паранойе, все более отчаянно жаждет власти, а вдали нарастает шум восстания. Приближается Кеджари — открытая дверь для всех величайших врагов короля. По мере того как мир за его стенами все больше выходит из-под его контроля, его желание контролировать мир внутри них становится все более беспощадным. Ему нужно постоянно отвлекаться. Это служит постоянным напоминанием о собственном могуществе.

Грибок становится все больше.

Идея начинается с маленького узелка гнили, запрятанного глубоко внутри. Она распространяется так быстро, что даже раб не может сказать, когда она станет больше, чем фантазией, только однажды она становится уже не возможностью, а неизбежностью.

Раб начинает прислушиваться к шепоту города. Он узнает о многообещающем хиаджском воине, о том, кто не скрывает своей жестокой приверженности своим жестоким намерениям.

На первом испытании Кеджари рабу разрешено присутствовать вместе с королем.

Он сидит позади королевы и наблюдает, как она поправляет волосы, чтобы скрыть синяки на горле.

Он наблюдает за Колизеем в крови, где светловолосый вампир рубит своих