— Я чертовски не могу в это поверить, — прорычала я.

На его лице отразилось удивление.

— Все только что стало интереснее, — сказала я, — и ты думаешь, что я просто сбегу? Когда надо сражаться? Когда у этого ублюдка моя корона? — Я приблизилась ещё ближе, даже несмотря на опасность, даже несмотря на то, что наши тела почти слились воедино, я приподняла голову, чтобы удерживать его взгляд, на моем лице была насмешка.

— Пошел ты нахрен, Райн, — прошептала я. — Пошел ты нахрен.

Он долго смотрел на меня, не моргая.

И мы разорвали это молчание одновременно.

Я не знала, кто двинулся первым. Поцелуй был похож на грозу над летней пустыней — на смерч, пронесшийся разом, и уничтоживший жару, настолько всепоглощающий, что ты вдруг не помнишь ничего, кроме дождя.

Он вдруг оказался повсюду.

Глава

44

Орайя

Мешок с монетами издал отдаленный СТУК, упав на пол, и руки Райна переместились на мое тело.

Он целовал меня так, словно умирал от голода. Он целовал меня так, как когда-то, много месяцев назад, когда пил мою кровь в пещере — отчаянно, сильно и с чувством голода, словно я была единственной, что связывало его с этим миром. И Матерь, я тоже чувствовала себя так, словно впервые за долгое время ухватилась за что-то крепкое.

Как будто я вернулась домой.

Я сказала себе, что забыла, каково это — целовать Райна.

Это была ложь. Тело не забывает такого — это было вырезано в моей мышечной памяти, часть меня самой, пробудившаяся из какого-то спящего состояния. Он целовал меня не только ртом, но и всем телом — так, как боролся, с каждой мышцей, перестроенной под задачу, сосредоточенной только на мне.

Это платье было таким чертовски тонким.

Шелк позволял мне чувствовать все. Его руки, большие и грубые, скользили по моему телу, словно хотели запомнить каждую мышцу, впиться в каждый изгиб. Его тепло, так близко, что я могла бы поклясться, что чувствую биение его сердца под кожей. Его член — Богиня, его член, твердый, толстый и уже напряженный между нами.

Да, шелк позволил мне почувствовать все это. Он позволил мне почувствовать, как сильно Райн хотел этого так долго.

Он заставил меня почувствовать, как сильно я тоже этого хотела.

Желание скопилось внизу моего живота, мои груди выпирали из слишком тесной ткани платья, и терлись о грудь Райна, мои бедра напряглись. Мое тело помнило, каково это — целовать его, да, но оно помнило и нечто большее. Оно помнило, каково это — трахать его. Как будто заменили недостающую часть.

И теперь оно хотело этого. Оно умоляло об этом. Когда руки Райна скользнули вниз по изгибу моей спины, задевая чувствительную плоть в верхней части бедер, у меня перехватило дыхание.

Звук, который он издал в ответ, едва слышный, прокатился по мне, как гром.

От волны желания у меня внезапно закружилась голова — однако это было желание, с более темным краем, острым и опасным, выкованным в гневе, который я так долго держала в себе.

Одним резким движением я толкнула его на кровать. Он грубо упал на нее, рама заскрипела, протестуя против его внезапного веса. Я начала переползать через него, но по его лицу пробежала дрожь, и я замешкалась, снова обратив внимание на степень его ранений — жестоких, полученных на солнце, хотя и начавших уже заживать.

— Не смей останавливаться, принцесса, — прохрипел Райн, прочитав выражение моего лица, на котором дрожь уступила место искаженной полуулыбке. — Пожалуйста. Мне все равно, даже если это меня убьет.

Он провел кончиками мозолистых пальцев по моей щеке, заправив за ухо свисающие черные волосы.

— Единственное, что было хорошо в тот раз, когда это случилось, это то, что ты была последней, кого я видел.

Его голос все еще звучал легко и шутливо, но улыбка исчезла. В этом не было ничего легкого. И его касание тоже. Все это было пропитано такой мучительной нежностью.

От этого у меня защемило в груди. От этого горели глаза.

Это… это меня разозлило.

Я не была готова к этому. Еще не готова. Не сейчас, когда остатки моего гнева еще так остры в моих венах, когда его остатки разрывают раны, которые они открыли за последние несколько месяцев.

Он начал приподниматься, потянулся ко мне, но я толкнула его обратно на кровать.

— Нет, — сказала я.

На его лице промелькнуло замешательство.

— Не двигайся, — сказала я. — Ты не в праве контролировать это.

Замешательство переросло в понимание. Но даже это поначалу показалось слишком ласковым, слишком мягким, пока он не сменил его медленной ухмылкой, скривившей губы.

Я снова крепко надавила на его плечо, приказывая оставаться на месте. Затем я переключила свое внимание на его одежду. Я принялась за пуговицы его пиджака, расстегивая каждый узел серебра на его груди. С каждым разом голубой шелк спадал, обнажая голую кожу — пейзаж из бугров и впадин мышц, вздымающихся и опускающихся под его дыханием, покрытых свежими ранами и старыми шрамами, и мягкими темными волосами, которые сужались по мере того, как я следовала вниз по животу.

Я возненавидела этот костюм с того момента, как увидела его на нем. И это был именно тот костюм, который пытался превратить Райна в одного из тех, кто когда-то подчинил его себе.

Он был не таким.

Теперь это казалось настолько тошнотворно очевидным, что я удивлялась, как я вообще сомневалась в этом. Нет, та его версия, которая открывалась мне с каждой расстегнутой пуговицей, с каждым новым участком несовершенной, некогда человеческой кожи…

Это был он.

Я закончила с его пиджаком, и он помог мне приподнять плечи, когда я стянула его с него и бросила на пол. Я опустилась на его грудь, кончиками пальцев обводя его мышцы, задержалась на соске, когда он затвердел под моим прикосновением, затем провела вниз, по каждому выпуклому бугорку живота, к животу и темнеющей дорожке волос, ведущей к брюкам.

А Райн, как всегда послушный, не шелохнулся, хотя я чувствовала его хищный взгляд. Даже когда мои руки опустились к его поясу, расстегнули его и освободили его.

Когда я впервые увидела его член, я была потрясена тем, что такой орган может считаться красивым, и все же и в этот раз это было единственное слово, которым я могла его описать: красивый.

Все его тело напряглось, когда я обхватила его рукой. Он слегка дернулся от моего прикосновения, его пресс напрягся. Я наблюдала, как набухает бусинка