из 15-ти членов, притом с таким расчетом, что в нее входило по 6-ти членов от дворянства и по 3-ти от каждого из прочих сословий.[92] Одна комиссия была под председательством майора барона Рейнгольда Ребиндера, написавшего свои исторические слова о «конституционных таинствах»; ей принадлежали занятия по вопросам о милиции и. о податях. Другая, под председательством не менее известного барона Маннергейма, ведала финансовые дела [93]. Кроме этих комиссий были образованы комитет по делам дворянства,[94] и депутации для рассмотрения дел не входящих в круг занятий других комиссий. Эти депутации были каждая исключительно в пределах отдельного сословия, и Де-Геер называл их вообще депутацией прошений (députation des Suppliques); вошли: 6-ть членов от дворянства, все 6 духовных и 9 горожан; состав крестьянских депутатов неизвестен[95]. Как видно из донесения Де-Геера Императору Александру от 15(27) апреля, комиссия гражданских и экономических дел в это время была уже в полном ходу. Другие комиссии или депутации также приступили к занятиям. «Так как в этом начало всего, — писал Де-Геер на своем особенном французском языке, — и депутации не могли еще ничего решить, то я и не могу иметь честь (je ne peux pas avoir grâce) доложить ни о каком решении; только все чрезвычайно довольны и делают все возможное чтобы выполнить высокую волю Е. И. В-ва, нашего всемилостивейшего Государя, о уготовлении нашего благополучия также как и счастья наших потомков. Единогласно (avec une bouche) сословия и вся страна благословляют Е. И. В-во за ту милость, что они могут сами, без влияния кого-либо другого, кто не представитель и не член сословий, рассуждать о своем благополучии и принимать самим решения, со всемилостивейшего одобрения Е. И. В-ва».

Это последнее толкование было совершенно несогласно с тем, что было предложено Императором Александром, и что Сперанский разъяснял в письме к Барклаю-де-Толли, т. е. что от сейма потребованы не решения, не декреты, а простые мнения. Но Де-Геер следовал здесь системе всех своих сотоварищей: он повторял, как бы мимоходом, выражения несогласные с истинным положением дел, но выгодные для его целей, с тем чтобы потом можно было на них ссылаться как на документ. В данном случае такой прием оказывался тем более достигающим цели, что употреблялся в бумаге адресованной самому Государю, которому обязательно говорить одну только правду. Конечно бумаг Де-Геера, хотя бы в виду неудобопонятного их стиля, Император Александр сам в подробности не читал, а знал о них только по докладам Сперанского. Но цель, в известном смысле достигалась.

Вопрос об организации центрального административного учреждения, совета правления или правительственного совета, пошел другим путем. Как известно; основания этого совета положены еще инструкцией 19-го ноября 1808 г., данной Спренгтпортену в руководство при назначении его на генерал-губернаторство. Для разработки подробного плана этого совета был учрежден теперь особый комитет, но не по избранию сейма, а по назначению от имени Государя. Председательство поручено абоскому епископу Тенгстрёму, который в эти дни едва ли не стоял выше всех других финляндских советников. Членами комитета были назначены барон Маннергейм, Гюльденстольпе, Гадолин и барон Ребиндер. Кроме них приглашен был Калониус, тот самый профессор, который, как выше изложено было, находил изменою службу русскому Государю до заключения мира. Но не прошло и года, мир далеко еще не был заключен, а профессор забыл уже свою проповедь и не думал об измене, принимая предложения врага. Какие при этом цели имел он в виду преследовать? — в 70 лет убеждения так легко не меняются[96].

Но порядок составления проекта этой организации вызвал сильное неудовольствие Спренгтпортена; он считал себя оскорбленным. Когда образовывалась комиссия ad hoc, его не было в Борго; он не был и в свите Государя, и приехал туда лишь на другой день по отбытии Александра Павловича. Узнав о том, что в комиссии председательствует Тенгстрём, он не замедлил выразить свои чувства Сперанскому. Формально он был прав и имел под собой почву: было нечто несообразное в том, что вопрос капитальной важности, притом в деле, при котором Спренгтпортен стоял непосредственно по званию генерал-губернатора и председателя нового совета, решался однако без его участия. В этом было даже прямое нарушение самого упреждения 19-го ноября, где именно Спренгтпортену, как генерал-губернатору, поручалось «представить в последствие времени нужные прибавления к составлению полной инструкции Комитету», т. е. именуемому совету правления. Объяснялось это, конечно, интригой его же соотечественников, которые, теперь, в виду постигшей Спренгтпортена некоторой опалы, стали действовать смелее, давая волю своей давнишней, но до времени скрытой неприязни к этому властолюбцу. Спренгтпортен писал Сперанскому:

«Обязываюсь представить вам, м. г., что предмет сей, как вам небезызвестно, был уже предоставлен моему распоряжению 2-м пунктом инструкции, удостоенной одобрения Е. И. В-ва; в силу его председательство в комитете (совете) принадлежит мне по праву как лицу, которое и по должности, и, смею также сказать, по усердию своему, наиболее в состоянии руководить этими работами. Посему, признаюсь вам, м. г., я не должен бы был ожидать увидеть что-либо в этом отношении установленным без моего ведома, тем более что доверие столь милостиво мне выраженное Его Вел-вом в первом Его письме, было в том для меня, верною порукою. Мне остается следовательно возразить по этому предмету против перемены взглядов, совершившейся без того чтоб имели любезность предварительно известить меня, а также и по поводу избрания в председатели комитета духовного лица. Хотя при обширном просвещении оно отличается и усердием, однако не может по самому даже сану своему иметь познаний и сведений там, где все подробности принадлежат ведению гражданского и военного управления и потому непосредственно подчинены влиянию Генерал-Губернатора.

Спренгтпортен выразил затем насколько он в этом деле оскорблен, и недвусмысленно подозревал, что о его усердии было неверно доведено до сведения Государя. Сперанский поспешил, однако, послать оскорбленному барону обстоятельное объяснение, из которого оказывалось, что все почти делалось по предварительному с ним соглашению, и что он сам даже очень одобрял назначение епископа. Весь тон письма был таков, чтобы оказать на Спренгтпортена успокоительное действие;в конце концов обещано, что проект предварительно передачи на сейм будет прислан из Петербурга на его заключение.

Председательство в особом комитете епископа Тенгстрёма не замедлило выразиться в крупном шаге, который финляндское духовенство почти тотчас же сделало пред Императором Александром. Известно, что бывшие в числе депутатов в Петербурге пасторы Лебелль, Валдёниус и Яймелиус просили о том, чтобы дела финляндской лютеранской церкви шли на высочайшее разрешение непосредственно чрез генерал-губернатора Спренгтпортена, без вмешательства административных учреждений Империи. Это и было предоставлено. Пасторы, вместе с