Впрочем, автомат вовсе не обязателен. Хороший снайпер смагазинной винтовкой-бесшумкой успеет натворить дел не менее жутких, а вот его,вполне может оказаться, никто и не успеет вычислить, не говоря уж о том, чтобыснять.

Ничего, — подбодрил он себя, закуривая сигарету. —Постараемся уцелеть. Прорвемся. Место, время, точка засады — все известно. Лишьбы не оказалось где-то рядом второго, для подстраховки. Нет, маловероятно. Кругособо доверенных Пашкиных лиц сужен до предела.

Прорвемся!"

Он извлек из сейфа свое якобы заявление насчет сексуальногоманьяка Елагина, изорвал бумагу в клочки, спалил в раковине в комнате отдыха.Побрызгал спреем, чтобы «культурно воняло». Потом разломал кассету, порвалпленку, завернул все это в газеты, запихал в урну — дисциплинированная уборщицав понедельник выкинет без лишнего любопытства. Что бы ни случилось, чем бы никончился завтрашний поединок, от Пашкиной версии не останется ни рожек, ниножек…

Управившись с этим, вызвал Земцова. Не предлагая тому сестьи не садясь сам — дабы подчеркнуть тем срочность и важность дела, —распорядился:

— Оставайтесь в здании после окончания рабочего дня.Когда все разойдутся, вскроете кабинеты

Косарева и Ирины Сергеевны. Лично, никого из своих непривлекая и не ставя в известность. Проведете выемку всех документов, которые яподписал после возвращения из больницы. Все изъятое сложите в мой сейф.Вопросов не задавать. Сохранять полную секретность. Объяснение получите потом,а пока могу вас заверить в одном: я в своем уме. Или есть сомнения?

— Да нет, — сказал Земцов.

— Вот и действуйте, — кивнул Петр.

Он проснулся в назначенное самим для себя время — в половинешестого. У него это благодаря многолетней практике выходило так же просто, какдругому

— погасить свет, уходя из дома. Полежал самую малость,прочно привязывая себя к реальности, стряхивая всякие остатки сна. Катя ровнодышала рядом, уткнувшись лицом в подушку. Не стоило баюкать эмоции и чувства,час пробил. Вплотную подошло время атаки, когда ничего уже нельзя изменить илипереиграть, остается лишь действовать…

Осторожненько встал, оделся, ухитрившись так и не разбудитьКатю. На цыпочках прошел в кабинет, сел за стол и выпил холодный кофе,запасенный с вечера. Почувствовал себя бодрым, сильным, готовым к драке.Знакомое чувство играло пузырьками в крови — сложная смесь предвкушения,ожидания, страха и надежды, понятная только тем, кто ходил в атаки…

Критически обозрев Пашкину коллекцию холодного оружия,развешанную на серо-желтом ковре, снял с гвоздика единственный предмет, начто-то годившийся, — советский морской кортик. Сунул его во внутреннийкарман куртки и тихонечко вышел, прихватив кофейник из огнеупорного стекла, гдеоставалось еще со стакан.

Реджи в своем закутке открыл глаза, но промолчал — привык,крыса белая, не бросался на шею, но и не ворчал… Петр тихо открыл дверь вкомнату Нади

— и обнаружил ее за столом, полностью одетую. Какдевчонка ни храбрилась, стараясь придать себе небрежно-лихой вид подругиТарзана, видно было, что ее легонько познабливает.

Петр сунул ей в руку кофейник, проиллюстрировав это скупымижестами. Она залпом выпила и, повинуясь его жесту, на цыпочках пошла следом покоридору. Это было, как во сне — тишина, покой, благолепие… Охраннуюсигнализацию он отключил в две секунды — научился с ней управляться, как-никакон был для всего остального мира хозяином этих хором, господином Савельевым,негоциантом.

Они выскользнули на лестницу, тихонько стали спускаться.

— Поджилки дрожат? — спросил Петр.

— Неа…

— Врешь, — сказал он. — Дрожат. Этонормально. В первый раз всегда дрожат… Главное, не суетись. Если начнетсячто-то непредвиденное, не суетись, не мечись, не путайся под ногами. Забейся вуголок и не мешай работать…

— Слушай, ты что, какой-то спецназ?

— Да нет, с чего ты взяла? — удивился онискренне. — В нашем мире и без спецназа хватает придурков, которым никакне удается жить нормально. Я просто-напросто такой придурок, вот и все…

…Он на миг провалился в другое измерение — где пьянаячухонская сволочь прорывалась к телестудии, грудью напирая на дула автоматов,где посреди клубов жаркой пыли над толпой взлетали отрезанные головы, гдечадно, страшно пылали грузовики, и врассыпную драпали царандоевцы, и взводдесантуры приготовился подыхать, хотя никому, понятное дело, не хотелось… И чтоже, все было напрасно? Через все это пройти, чтобы погибнуть от блудливойрученьки родного брата, клопа жирного? Нет, шалишь…

— Ну, давай, — сказал Петр, легонько подтолкнув еек выходу. — Все помнишь?

Девчонка кивнула, отчаянно храбрясь. Вышла из подъезда.Петр, встав на цыпочки, осторожно распахнул окно на улицу, подпрыгнул,перевалился на подоконник, спрыгнул наружу. Вокруг — никого. Небо синее-синее,улица пуста, мир как-то особенно чист ранним утром… Нормальной энергичнойпоходкой он направился во двор собственного дома, свернул под арку и,пригибаясь, на корточках побежал вдоль стены, под высоко расположенными окнамипервого этажа. Где-то над его головой как раз и были окна елагинской квартиры.Не стоит питать иллюзий, будто удастся застать Митеньку врасплох, вытащить втрусах из постели сонного — не та школа, наверняка бывший старлей тоже ужепроснулся раньшенько по внутреннему будильнику, умылся белешенько, проверилвсе, прикинул все еще раз…

Вполне возможно, сидит теперь у окна, покуривает,поглядывает время от времени. А может, они оба сидят у окна. Возможно, Пашкатам и заночевал перед делом. Это усложняет задачу, но не особенно…

Увидев его, Надя двинулась наискосок через двор, онивстретились у подъезда, поднялись на третий этаж. Метнувшись так, чтобы неоказаться в поле обозрения дверного глазка, Петр прижался спиной к стене усамой двери. Надя, судорожно сглотнув воздух, позвонила — длинно,требовательно.

Петр зачем-то считал про себя — размеренно, чтобы каждаяпроизнесенная в уме цифра соответствовала секунде.

На двенадцатой секунде замок щелкнул. Совсем рядом раздалсянедоуменный, но абсолютно спокойный голос Елагина:

— О! Вот так явление! Какими судьбами, лапка?

— А кто-то ведь приглашал…

— Конкретно мыслишь, лапка. Слушай, что так спозаранку…

Крутнувшись, Петр рассчитанным прыжком ворвался в прихожую,ударил рукоятью зажатого в кулаке кортика прямехонько по мужской гордости,врезал согнувшемуся в три погибели Елагину кулаком по шее, вбил в комнату, какгвоздь в доску, ударом ноги. За руку втащил Надю, захлопнул дверь. Не теряявремени, кинулся проверять все двери, какие только оказались в пределахвидимости. Вторая комната, ванная, кухня, сортир — везде пусто…