Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Меня тоже в детстве чем только не обкалывали. Вниз я спустилась чисто проверить, что и как, а там уже все было разложено…
– Немного ошиблись бы – и мне конец. Отец говорил, что нужно постоянно следить за состоянием подопытного: препарат остается в организме в течение двадцати четырех часов, и за это время может произойти что угодно. Но, как я понимаю, вопрос «выживет – не выживет» вас нисколько волновал…
Рохи глубоко вздохнула.
– Когда я очнулась двадцать первого августа, то не знала, что прошли уже целые сутки и что мой отец убит. Я также не знала, что убийца уже покинул наш дом, поэтому сразу бросилась бежать отсюда. Выскочила за ворота, где меня сбил дядя Мёнчжун, который ехал меня похищать. Поэтому все, включая меня, и думали, что похищение и убийство произошло в один день – двадцать первого августа. А на самом деле вы убили отца двадцатого. И машину с мигалкой я успела заметить именно тогда.
– Будем считать, это тебе бог помог.
– А вы ведь хотели, чтобы дядя Мёнчжун пробрался внутрь дома? Тогда и убийство можно было бы на него повесить…
Глаза женщины блеснули, по ее лицу блуждала снисходительная улыбка. До этого Хеын слушала Рохи молча, не перебивая, и лишь согласно кивала, словно в подтверждение слов девочки. Но потом ее мысль потекла куда-то в своем направлении, отчего на лице появилось жесткое выражение.
– Твой дядя Мёнчжун – наивный дурачок, дальше своего носа не видит. Для него есть только «здесь и сейчас»: Хиэ больше не болеет – повезло, бывшая жена вернулась – отлично, настоящего преступника поймали – здо́рово… Заглянуть чуть глубже он не способен.
Рохи взяла с приставленного к софе столика стакан с водой и сделала небольшой глоток. Увлекшись, Хеын не замечала, что взгляд девочки становится все более холодным.
– Это же вы подбили Мёнчжуна зайти в дом и похитить меня. Вот только все пошло не по плану: внутрь он зайти не успел, но это по чистой случайности. А так вы совершенно сознательно с самого начала собирались его подставить, так ведь?
Хеын не ответила, давая Рохи продолжить.
– В сейфе у отца лежали деньги. Скорее всего, те, которые нельзя было светить на банковском счете. А в полицейском отчете указано, что там было абсолютно пусто. Нетрудно догадаться, что это вы их украли… – Рохи посмотрела на гостью твердым взглядом. – Вы же изначально даже не думали тратить деньги на оплату лечения Хиэ?
Лицо Хеын приобрело свинцовый оттенок, на лбу вспухла синяя вена. Она как ни в чем не бывало скрестила руки на груди, но при этом с силой сжала ладони в кулаки, потом, словно пытаясь удержаться, стала кусать губы, а затем, не удержавшись, издала несколько резких кхеканий. Постепенно кхеканья превратились в громкий смех, от которого ее перегнуло пополам. Это явно застало врасплох Рохи, до этого не ослаблявшей внимания ни на секунду. Хеын смеялась так сильно, что даже ухватилась за живот, словно он у нее заболел. Другой рукой она утирала уголки глаз.
– Нет, ну как же круто получилось, а? У Ким Мёнчжуна мозгов оказалось меньше, чем у одиннадцатилетней девчонки! Я как вспомню его лицо, когда про СПИД рассказывала, так снова всю от смеха разбирает…
– Почему?
– Потому что на моем месте должен был оказаться он!
Хеын поднялась с софы и, по-прежнему скрестив руки на груди, повернулась в сторону сада. Ее фигуру осветили лучи солнца, и от этого будто стало заметнее, что сама она находилась где-то в темноте. Уже с очень давних пор она задавала себе этот вопрос: изменил ли тот злосчастный день ее жизнь полностью, или же у нее на роду изначально так было написано? Так или иначе, но когда она про это вспоминала, в ее душе возникала всепроникающая ненависть к Мёнчжуну. Хотя он-то в чем был виноват?
– Изначально Чхве Донок хотел усыновить Мёнчжуна.
Тогда, в приюте, она смотрела на машину, в которой приехал доктор Чхве, одежду, в которой он был, элегантную женщину, стоявшую с ним рядом… И в ней проснулась зависть: маленькую Хеын почему-то охватила твердая вера, что если она сейчас уедет отсюда в этой машине, то сможет жить такой жизнью, которая рисовалась ей исключительно в мечтах. Пока доктор со своей женой ждали, когда соберется Мёнчжун, она специально споткнулась и упала прямо перед ними. Супруги помогли ей подняться, она их очень вежливо поблагодарила, прошла в соседнюю комнату, где стояло пианино, и нарочито громко – так, чтобы они услышали, – стала играть на нем все, чему успела выучиться за это время. Когда же к ней подошла учительница и сказала, что начинаются уроки и нужно идти в класс, Хеын, понимая, что Чхве Донок с женой за ней наблюдают, четким и уверенным голосом произнесла:
– Для меня эти уроки слишком простые, мне там слишком легко. Вы позволите мне вместо этого почитать книгу или поиграть на фортепиано?
Ее расчет был правильным: люди обычно хотят, чтобы приемный ребенок был умным и хорошо воспитанным. Ошибалась она в другом: Чхве Доноку ум и воспитанность были не нужны, он вообще не собирался растить ребенка как своего – ему нужен был просто подходящий подопытный материал, на котором можно было бы ставить свои опыты по созданию рукотворной гениальности.
Видимо, Чхве Донок посчитал, что она для его целей подходит – как и хотела девочка, – и машина увезла ее из приюта. А спустя всего несколько лет приемные родители от нее отказались. Потом Хеын удочерили во второй раз – и это снова обернулось кошмаром. Новые родители были полны решимости окружить ее домашним уютом и семейным теплом, но эта решимость продлилась не больше года. Ее приемная мать не могла забеременеть, поэтому они и взяли ребенка из приюта. А спустя восемь месяцев после удочерения долгожданная беременность все-таки наступила. Приемная мать стала раздражаться от одного вида Хеын, а приемный отец так и просто начал бить. В итоге из этой семьи тоже пришлось уйти.
Потом ее перебрасывали из одного приюта в другой, но школу ей кое-как окончить удалось. После того как она получила аттестат, ей на счет перевели единовременное пособие в размере пяти миллионов вон и бросили в белый свет – живи!
– Но Мёнчжун-то в этом не виноват.
Хеын обернулась на девочку. Теперь солнце светило ей в затылок: разглядеть выражение