Рита сбросила тончайшую льняную рубашку, повесила в шкаф брюки и, обнаженная, прошла в душ. Через несколько минут, блаженно поеживаясь от окутывающей тело свежести, она набросила на плечи тонкий шелковый халат, прошла через номер к огромной кровати, застеленной светлым покрывалом, и прилегла на край. Она немного полежит, придет в себя и найдет в себе силы встретить Марата. Вот так, да, в халате, после душа. Халат – это всего лишь халат, от него не несет за версту непристойным богатством. Марат ни о чем не догадается. Наверное.

Рита, кажется, немного задремала, но сразу проснулась, как только дверь номера мягко захлопнулась. Чуть приоткрыв веки, она увидела, что у дверей стоит человек. Марат… Сердце, как всегда, подпрыгнуло, ударилось о ребра, гулко застучало, парализуя, лишая воли…

Марат уже избавился от своей эффектной парадной формы. Теперь на нем были легкие летние брюки, рубашка с короткими рукавами, какие-то мягкие туфли. Он немного помедлил у дверей, наверное, привыкая к темноте после яркого, ослепительно солнечного дня, а потом увидел ее на кровати и двинулся вперед. Он не произнес ни слова. Думал, что она спит? Нет, конечно, он же солдат, опытный зверь, жестокий и осторожный, привыкший по малейшему изменению дыхания определять, спит ли человек или бодрствует, затаившись.

Марат, мягко ступая, приблизился к кровати и лег на противоположном от Риты краю, не касаясь ее.

Вот так. Все правильно. Теперь дышать. Вдох-выдох. В первый момент всегда слишком ярко, слишком больно, все через край. Так и нужно. Постепенно заново привыкать друг к другу. Вдыхать едва уловимый запах его тела, смотреть, как мерно вздымается и опадает могучая грудь.

Медленно, очень медленно ее рука скользнула по покрывалу, дотронулась до его горячих пальцев. Его ладонь накрыла ее руку, пальцы переплелись, и Рита едва не вскрикнула от сладко сдавившей грудь боли. Вместе! Снова вместе!

Она слышала тяжелое прерывистое дыхание Марата. Он чуть повернулся на кровати и, отпустив ее пальцы, провел горячей ладонью выше по руке, до боли сжал плечо, сминая тонкий шелк халата. Она подалась к нему, прижалась всем телом, коснулась трепещущими губами твердой линии подбородка.

И в этот момент на тумбочке взорвался звонком мобильник. Черт! Черт! Она же собиралась выключить его. Медлила с этим только потому, что опасалась – вдруг у Марата что-то пойдет не так, начальство его задержит, и он позвонит, чтобы предупредить. Она рассчитывала отключить аппарат сразу, как он войдет в номер, и забыла.

Марат сразу же отпустил ее. Рита, с трудом оторвав от постели сладко плывущую голову, села на кровати и, нашарив пиликающий мобильник, ответила на вызов.

– Мам! – закричала трубка голосом сына. – Мам, папа сказал, что отвезет меня в музей, где можно посмотреть скелеты динозавров. Ты представляешь, мам?

Чертов динамик! Такой громкий. Звонкий мальчишеский голос буквально разносился по всему номеру, отскакивая от мебели, пружинисто подпрыгивая на мягчайшем матрасе кровати. И Марат, конечно, слышал его тоже.

– Здорово! – с трудом произнесла Рита. – Это здорово, родной!

– Ну ладно, пока, мам. Папа говорит, надо собираться, а то опоздаем.

Сын нажал отбой прежде, чем она успела еще хоть что-то сказать. В Москве уже поздний вечер. В какой еще музей они собрались на ночь глядя?

Ладно. Это потом. Сейчас надо понять, что из разговора услышал Марат. Разобрал ли он это короткое звонкое «Мам»?

Рита отложила аппарат – отключать его теперь было бы уже совершенно бесполезно, глубоко вдохнула и сдавленно кашлянула. Марат сидел на краю кровати, спиной к ней. Даже в полутьме видно было, как ходят под тонким полотном рубашки напряженные мускулы.

– Можешь не напрягаться, – глухо сказал он. – Я давно знаю, что ты замужем и у тебя есть ребенок.

Марат хорошо помнил тот случай, когда пропал посланный им патруль. Трое ребят – Поль, Морис и Джон – попали в руки террористов. Тела Поля и Мориса они обнаружили достаточно быстро, а вот Джон – исчез, как в воду канул. И означало это только одно – парня взяли с собой, чтобы вытрясти из него какую-то информацию. Его будут допрашивать, пытать – они это умеют. Время идет на часы, если не на минуты.

Он тогда усилием воли запретил себе думать о том, что испытывал один из его ребят в данные минуты. Это отвлекало. Сочувствие не могло помочь ему найти правильное решение, вычислить, где скрываются похитители, и разработать операцию так, чтобы их заложник остался живым. За годы службы он прекрасно научился в нужный момент отключать в себе любую способность к эмпатии, видеть в списках понесенных на операции потерь голые цифры, не представляя на их месте людей, еще недавно живых, дышащих, надеявшихся на что-то. Так было и в тот раз.

Они тогда все-таки опоздали, и в том заброшенном доме, в разгромленном афганском кишлаке, нашли лишь обезображенное тело Джона. Джон Бойл, белокурый улыбчивый парень, в прошлом капитан школьной футбольной команды, мечтавший подзаработать денег и открыть собственную закусочную, превратился теперь в неопрятный кусок мяса, покрытый порезами, ожогами, черно-сиреневыми кровоподтеками. И в этом была вина его, Марата. Слишком долго думал, оттягивал принятие решения, не среагировал так быстро, как должен был.

Может быть, именно из-за этого тянущего чувства вины он долго потом не мог отделаться от мыслей, что пришлось вытерпеть Джону перед смертью. Казалось бы, за столько лет должен был уже ко всему привыкнуть, не мучиться излишней впечатлительностью. Однако же мысль о пережитом ужасе, о кошмарной, выворачивающей нутро физической боли не отпускала его. И в голове постоянно крутилось: «А я смог бы выдержать? Не раскололся бы? Не сдал бы своих товарищей?»

Теперь Марат точно знал – не смог бы. Он оказался жалким слабаком, не вытерпел вспарывающей его душу боли и сказал Рите: «Я знаю». Думал, что сможет, и не смог.

Он узнал о ее замужестве почти год назад. Узнал из Интернета, так же, как когда-то вычислил в сети ее телефонный номер. В общем-то, он что-то подобное и подозревал, когда обнаружил, что в последние годы все упоминания о Рите из сети исчезли. Оставались только ссылки на ее старые статьи, а ничего нового не появлялось, словно Маргарита Хромова в одночасье исчезла. Но он-то знал, что она жива и здорова, убедился в этом тогда, в Марселе. И из слов ее следовало, что ничего в ее жизни не изменилось – все тот же сумасшедший адреналин, умение ввязываться в истории, случайные заработки, игра на грани. Она хорошо умела лгать, если нужно, это Марат помнил еще по детству. Только вот он слишком давно ее знал, чтобы не заметить едва уловимого лихорадочного блеска в глазах. Блеска, который означал – Рита говорит неправду. И отсутствие данных о ней в Интернете это подтверждало.

А потом появилась та случайная фотография. Снимок в аэропорту – какой-то заносчивый седой хлыщ в пижонистом пальто, рядом с ним – Рита. Темные очки на пол-лица, спрятанные под капюшоном шубы волосы – но Марат-то не мог ее не узнать. А на руках у нее – и это почему-то ударило больнее всего – маленький ребенок, мальчишка с темными, не Ритиными глазами, показывающий ушлому фотографу язык.