– Я поступил правильно, мне это было нужно, – возразил он.

– А ты всегда поступаешь правильно, – откинув голову, заявила Рита. – Всегда поступаешь так, как нужно. Тебя не в чем упрекнуть. Ты говоришь мне «я ухожу, потому что так нужно», «я никогда не вернусь к тебе, потому что так нужно», «устраивай свою жизнь, потому что так нужно», «я не стану больше с тобой встречаться, потому что так нужно». Признайся, Марат, ты потому и бегаешь от меня всю жизнь, что я поступаю не так, как нужно, а так, как хочу. А тебе безумно страшно допустить хотя бы мысль, что такое возможно?

– Я не бегаю от тебя… – сказал он, отворачиваясь. – Рита, я тупой солдафон, для меня все это слишком сложно. Я принимаю решение один раз и не могу потом бесконечно в нем сомневаться, иначе я просто погибну. Нельзя по сто раз перетирать, кто виноват в том, что случилось, и что было бы, если… Нужно исходить из того, что мы имеем сейчас. Ты замужем, у тебя ребенок, и я не хочу, чтобы из-за меня ты ставила все это под удар.

– Да пошел ты! – выкрикнула вдруг Рита. – Я пятнадцать лет бегаю за тобой по первому свистку, как собачонка. Захотел – позвал, не захотел – выгнал. Надоело!

Она спрыгнула с кровати, босиком пробежала к шкафу, выволокла на ковер чемодан и принялась лихорадочно забрасывать в него вещи. Марат, тяжело ссутулив плечи, смотрел, как она быстро движется по номеру, как сдирает халат, не смущаясь своей наготы, натягивает на обнаженное тело платье. Поймать ее, остановить, прижать к себе до боли. И не отпускать больше никогда.

Руки с силой сжались в кулаки. Он не должен ее останавливать. Он сам сказал, что это их последняя встреча. Всем будет легче, если она уедет сейчас. Нет, не всем. Ей будет легче! А он… Если бог, в которого он не верит, сжалится над ним, он довольно быстро словит пулю…

– Маруся, – хрипло позвал он.

– Что еще? – резко обернулась она.

– Маруся, как зовут твоего сына? – почему-то спросил он.

И у Риты в ту же минуту опустились плечи. Словно из ее тела разом выпустили воздух, она как-то пригнулась, поникла и прошелестела тихо, не поднимая глаз:

– Марат. Его зовут Марат. Разве может быть как-то иначе?

И тогда он снова не выдержал, рванулся к ней, стиснул, подхватил на руки, умирая от боли и нежности, чувствуя, как сердце плавится внутри грудной клетки и разливается по ребрам густой ртутью.

Через неделю он прощался с Ритой на вокзале в Париже. Поезд до Обани отходил через пятнадцать минут. В части он должен был отметиться не позднее восьми часов вечера. Это был первый раз, когда он позволил Рите проводить его до поезда. Именно потому, что, несмотря на то что тот разговор они так и не продолжили, все еще считал, что правильным будет никогда больше не искать с ней встреч.

В такси они все время хохотали. Рита, в темно-синем, ловко охватывающем фигуру летнем платье, со сколотыми на затылке волосами, откидывала голову и сверкала зубами. Он жадно смотрел на ее напряженную белую шею, выступающие ключицы, темную впадинку между ними. На ее маленькие гладкие руки, хрупкие запястья, тонкие пальцы. И тоже не мог сдержать разрывающий грудь нервный, почти истерический смех.

Рита, перегнувшись к нему через сиденье, нахлобучила ему на голову какую-то идиотскую шапку, красную, с золотой отделкой. Это вызвало новый приступ смеха.

– Где ты это взяла? – задыхаясь, выговорил он.

– Свистнула у лифтера, – смеясь, ответила она. – Я же шпана, забыл?

Он стащил шапочку со своей головы и водрузил ее на Ритины волосы. Потом сгреб ее в охапку, хохочущую, дрожащую. Притиснул к себе локти, колени, все спрятанное под темным платьем родное и всегда желанное стройное тело. «Маруся моя… Отчего твой смех так похож на всхлипы?»

Он ткнулся губами в слегка пахнущий мелиссой висок. Таксист посмотрел на них в зеркало заднего вида и разулыбался.

На вокзале, уже у самого поезда, Рита вдруг оборвала смех. Глаза ее в один миг стали больными, губы скорбно сжались. Она дернула Марата за рукав, с силой развернула к себе и, приподнявшись на носки, приблизила свое лицо к его.

– А теперь слушай меня! – твердо произнесла она. – Я свою часть договора выполнила. У меня своя жизнь, муж и ребенок. Я сделала все, как ты хотел. Так что теперь ты просто обязан выполнить свою часть сделки. Не вздумай умирать, ясно? Ты должен! Ты мне обещал! Даже если мы больше никогда не увидимся. Просто будь живым, понял? Мне этого будет достаточно.

– Я буду, – кивнул Марат. – Обещаю!

Он в последний раз прижался к ее сухим подрагивающим губам, до боли стиснул, прижимая к себе, ее плечи. Затем с силой разжал руки и, не оглядываясь, шагнул в открытые двери тамбура.

Странности начались еще в аэропорту. Рита хотела купить стакан кофе на вынос в маленькой закусочной в углу зала ожидания. Девушка за стойкой, с полосатыми, красно-черными, волосами, выбивавшимися из-под форменного козырька, вручила ей пластиковый стакан с высокой крышкой, затем занялась протянутой ей Ритой кредитной картой и через несколько секунд вернула ее Рите, покачав головой:

– Извините, платеж не проходит. Карта заблокирована.

– Заблокирована? Странно!

Рита пожала плечами. Ей казалось, пару дней назад, когда она расплачивалась картой в парижском магазине, на ней оставалась еще большая сумма. Впрочем, она всегда была беспечна с деньгами, могла и не заметить, что превысила кредит. В любом случае сейчас у нее не было сил разбираться с банковскими проблемами.

Рита вытащила из сумки кошелек, убедилась, что немного наличных у нее есть, и расплатилась за кофе. Теперь нужно было найти Женю, их семейного водителя.

На стоянке аэропорта знакомой машины не обнаружилось. Телефон Жени не отвечал. Господи, да что за хрень тут случилась, пока ее не было? Рита понимала, что, не будь она такой усталой и опустошенной, начала бы злиться на всю эту навалившуюся на нее нелепую череду неприятностей. Но сейчас у нее просто не осталось никаких эмоций. Хотелось поскорее добраться до дома, с головой залезть в постель, пахнущую лавандой, и спать, спать… Кажется, про эту сонливость, похожую на медленно наплывающий глухой обморок, обрушивавшуюся на нее в минуты особо острых переживаний, ее психотерапевт тоже говорила что-то нехорошее. А, плевать! Она просто взорвется, если не провалится в сон в ближайший час.

В такси она откровенно клевала носом. Водитель пытался балагурить с ней, о чем-то расспрашивать, пока Рита в конце концов не рявкнула:

– Извините, я очень устала и хочу просто посидеть в тишине.

За мутными от пыльных разводов стеклами машины мелькали подмосковные деревни, тускло поблескивали луковки церквей, золотом отливали под клонившимся к закату летним солнцем поля. На лобовое стекло приземлилась стрекоза и застыла, подрагивая голубоватыми крылышками.

Неужели за столько лет она привыкла к боли, думала Рита. Почему теперь ей больше не кажется, что сердце рвется на части и острыми краями калечит внутренности? Теперь она чувствовала лишь тупую усталость, черную апатию. Все равно, все равно. Жизнь бессмысленна. Марат больше не позвонит, не позовет ее. Если завтра какой-нибудь врач, пряча глаза, озвучит ей смертельный диагноз, она, кажется, вздохнет с облегчением.