и диалектными, а также фонетическим совпадением со словом окаём (sic!).

В словаре В. И. Даля зафиксированы образованные от глагола окаймлять прилагательное окаемный – ‘опричный, кромешный, находящийся вне чего’ и существительное окаем – сев. – вост. ‘негодный, изверженный, лентяй, тунеядец, обманщик, плут, мошенник, неслух, околотень’; бран. ‘раскольник’ (Даль-II: 661)[86].

У Цветаевой окоём – это и грань из граней, кайма из каём, и соблазн, обман. Две совершенно разные этимологии – 1) окоём ‘вмещаемый оком или вмещающий око’ и 2) окаём ‘являющийся каймой’ или ‘находящийся за гранью’ (ср. совр. слово маргинальный) – совпадают в едином образе и в едином философском концепте. Не исключено, что псевдоархаизм окоём – своеобразное переосмысление народного слова окоём / окаём. Кстати, любопытной иллюстрацией к диалектным значениям слов окаем и окаемный, характеризующим отверженного человека, может быть стихотворение Цветаевой «Есть в мире лишние, добавочные, / Не вписанные в окоём…» (II: 185). Слово окоём в этих строчках объединяет диалектное значение ‘отверженный’ и литературное значение ‘горизонт’. Не исключено, что на народное и поэтическое восприятие бранного значения повлияло и наличие в языке созвучного слова окаянный.

В Словаре русских народных говоров отражено 7 значений слова окоём / окаём в его бранном употреблении на территориях Архангельской, Вологодской, Ярославской, Владимирской, Новгородской, Псковской, Тверской областей: 1. «лентяй, тунеядец»; 2. «скряга, скупец»; 3. «обманщик, плут, мошенник» ‹…› // «о завистливом человеке»; 4. «неслух»; 5. «глупец, дурак»; 6. «негодник, изверг»; 7. «бранно о раскольнике». В Картотеке Словаря русского языка имеются выписки из фольклорных материалов с фиксацией значений, указывающих на этимологическую основу око: «завидущий» (= ‘тот, кто смотрит жадными глазами’) и «докучливый» (= ‘тот, кто лезет на глаза’) (Картотека СЛЯ). Со значением ‘завидущий’ связаны значения ‘скряга, скупец’ (вспомним жадность крыс в поэме, их запасы съестного в городе Гаммельне, бережливость жителей и скупость властей, приведшие к гибельному финалу).

В Словаре областного архангельского наречия приведено слово околом, с которым совпадает один из окказионализмов Цветаевой. Диалектное значение слова околом – «маленькое озеро» (Подвысоцкий). По сюжету поэмы крысы и дети тонут в воде. Как это часто бывает с авторским словообразованием, новое слово воспроизводит то, что реально существовало или существует в малоизвестных разновидностях языка, в частности в областных говорах (ср.: Александрова 1969: 225).

Обратимся теперь к сопоставлению фрагмента об окоёме-соблазне (а также сцены увода детей) с некоторыми строками начала поэмы, где дается сатирическая картина благополучного быта:

Не забывай, школяры: «Узреть

Гаммельн – и умереть!»

‹…›

А глаза почему у них

В землю? Во-первых – скромность

И… бережливость: воззрился – ан

Пуговица к штанам!

‹…›

В меру! Im rechten Maas!

Верный обманет глаз.

В царстве – давно – химер –

Вера и глазомер

(П.: 212, 225).

Пустословие стереотипа со словами узреть ‹…› и умереть, перефразирующими популярную неаполитанскую песенку[87] (заметим, что в поэме это дидактическое обращение к школярам), наполняется буквальным смыслом в сцене перехода за пределы города – жизни – видимого пространства. Банальная песенка преобразуется в губительную музыку флейтиста, благоустроенный город (Рай-город) – в Рай – сути, / Рай – смысла, / Рай – слуха, / Рай – звука.

Глаза горожанина, смотрящие вниз, воспринимают пуговицу – это и есть окоём взгляда, определяемого осторожностью и пользой. Вера гаммельнской жизни превращается в подчинение музыке и стихии, глазомер – в окоём. Интересно, что в «Поэме Конца», написанной за год до «Крысолова», уже содержался некий импульс движения образа от окоёма, охватывающего маленький бытовой предмет (окоём глазка [дверного]), к окоёму – символу бесконечности:

Ведь шахматные же пешки!

И кто-то играет в нас.

Кто? Боги благие? Воры?

Во весь окоем глазка –

Глаз. Красного коридора

Лязг. Вскинутая доска

(П.: 202).

Гимн окоёму в поэме «Крысолов» завершается словом горизонт. Слова Здесь – нельзя. / Увези меня за // Горизонт можно трактовать в контексте традиционной культуры, основанной на представлении о единой мифологической сущности свадьбы и смерти как о переходе за некий предел[88]. При этом свадьба, узаконенная обществом и церковью, предстает здесь нарушением закона – восточным обычаем увоза невесты (обратим внимание на восточное любовное обращение Джаным!). Горизонт здесь оказывается не соблазном, не целью, а границей, которую нужно преодолеть, чтобы открылась бесконечность.

Такой смысл, вероятно, следует из того, что в русском языке слово горизонт почти не имеет словообразовательных или фразеологических связей. Можно указать только на однокоренные слова горизонталь, горизонтальный, которые, впрочем, не связываются в сознании с идеей границы и совсем не имеют экспрессивных или оценочных коннотаций. Оценочные коннотации потенциально присутствуют при употреблении слова горизонт (горизонты) в переносных значениях ‘круг знаний, идей, интересов’ и ‘круг действий, возможностей’ (МАС), однако все же речь может идти о знаниях, действиях и возможностях в рамках доступного. Поэтому для выхода в инфернальное пространство необходим выход за эти рамки. Кроме того, в картине мира Цветаевой ценностный приоритет безусловно принадлежит вертикали; вознесение является основой сюжета многих ее произведений[89].

Однако если мы обратимся к разветвленной системе значений производящего глагола ‘οριζω‘ в древнегреческом языке, то обнаружим помимо основного значения «устанавливать границу» и другие значения: «изгонять, изгоняться» (отметим единство актива и пассива), «обожествлять кого-л.», «заявлять» (Дворецкий). Все эти значения присутствуют в образной системе контекста, однако полностью не охватывают смысла слова окоём.

Возвращаясь к исходному значению слова окоём ‘горизонт’, обобщим разницу между его обиходно-словарным значением и смыслом в поэме «Крысолов».

Вряд ли слово окоём, если оно в начале XX в. сочинено в подражание древнеславянскому, было задумано как слово со значением ‘отнимающий глаза’. Но аналогии живого языка провоцируют именно такое понимание. Получается, что Цветаева через художественный образ восстанавливает связь между искусственной и потенциально существующей естественной смысловой интерпретацией этого слова.

В результате оказывается, что Цветаева, употребив слово окоём, только имитирующее архаизм, но имеющее глубокие связи каждой из его составных частей в лексике и фразеологии русского языка, максимально использовала его семантический потенциал и наполнила философским смыслом, определяемым собственной картиной мира.

Итак, на примере этого словоупотребления проявляются важнейшие черты поэтического языка Цветаевой, связанные с поэтикой преодоления предела:

1. фразеологическая индукция текстопорождения;

2. словообразовательная индукция текстопорождения;

3. множественность значения слова, обусловленная множественностью словообразовательных, лексических и фразеологических связей этого слова или его синонимов;

4. поиск сущности явления в этимологии слова;

5. единство противоположностей в значении слова (здесь – актива и пассива) как импульс к трансформации;

6. трансформация слова как модель картины мира в его динамике;

7. градация, приводящая к отрицанию исходного признака.

4. Слова с