и в сочетании с грамматической формой просторечия (стихотворение «Плач матери по новобранцу»):

И не стало сыну матери.

Вот и все тебе, и вся тебе

Антиопа, древцо зелено,

Непоклонливо, Тезеева

Жена хмурая, мать сирая

Ипполитова. Вздох – мирови,

Красу – прахови, зрак – светови

(III: 662 –663);

Реви, долговласа,

По армейцу!

Млецом отлилася –

Слезой лейся

(II: 273).

Контаминация русских фонетических и словообразовательных признаков со старославянским неполногласием не редкость в русском языке (ср. пленка, страничка). Языковая интуиция Цветаевой сказывается в том, что слова древцо и млецом включены в реплики слуги и женщины из простонародья: разговорная адаптация форм высокого стиля начинается в ненормативной речи.

Поскольку неполногласные слова или варианты слов короче своих полногласных коррелятов, они могут выполнять иконическую функцию, изображая отрывистую речь или резкое действие. Такое употребление односложных старославянизмов, рисующих действие и речь, находим в поэме «Перекоп»:

Оком – зырк, веком – чёрк:

Перемиг, пересвёрк.

‹…›

Мы-то в тьмах, враг-то – гол,

Как у бабы – подол

Задираем у всей

– Виды видывавшей! –

Дали.

Грех. Сверху – зрак:

– Каин! – Здесь! – Каин, брат

Где твой? Хриплым, как наш,

Гласом: – Брату не страж

(III: 164, 165).

И слово зрак ‘взгляд’, результат обратного словообразования от зрачок, и слово страж из библейской цитаты, и стилистически не маркированное враг, и не имеющие отношения к неполногласию слова грех, брат в этом контексте изображают быстрое действие, обозначенное строками Оком – зырк, веком – чёрк: / Перемиг, пересвёрк. Этимологическая общность и звуковое сходство просторечного глагольного междометия зырк и восстановленного старославянского существительного зрак создают особое поле напряжения, в котором объединены библейская символика с солдатской грубостью.

Реализация звукоподражательных потенций неполногласных сочетаний обнаруживается и в стихотворении «Барабан» из цикла «Стихи к Чехии» (в стихотворении описывается газетная фотография Гитлера, выглядывающего из окна Градчанского замка в Праге; она есть в архиве Цветаевой – Эфрон, Саакянц 1965: 764). Троекратный повтор слова вран, структурно параллельный повтору Бум! бум! бум! имитирует одновременно и воронье карканье, и барабанный бой. При сравнении окончательного варианта этого стихотворения с первоначальным видно, что Цветаева отчетливее проявила звукоподражательное свойство слова вран в окончательной редакции:

Первоначальный вариант:

По усопшим городам

Возвещает барабан

Явственнее, чем словами:

Правит нами – правит вами

Вран,

Пень,

Лгун…

Гунн!

Гунн!

Гунн!

(II: 527–528);

Окончательный вариант:

По усопшим городам

Возвещает барабан:

– Вран! Вран! Вран

Завелся в Градчанском замке!

В ледяном окне – как в рамке

(Бум! бум! бум!)

Гунн!

Гунн!

Гунн!

(II: 356).

В этом же стихотворении слово вран подвергается смысловому сближению со словом врать. Этимологическая связь между ними действительно есть: оба они родственны словам вертеть, поворачивать. В первоначальном варианте стихотворения предпочтено семантическое сближение вран – лгун на базе звуковой близости слов вран и врун. В обоих вариантах неполногласие как признак архаики способствует созданию исторического колорита в контексте исторических наименований и ассоциаций: помимо гуннов в цикле «Стихи к Чехии» названы завоеватели римляне и татары.

Употребление неполногласного и полногласного вариантов корня в одном контексте может вызывать образную мотивацию абстрактного значения старославянизма конкретным значением соответствующего ему русизма.

Обратим внимание на окказиональное образование со старославянской огласовкой корня – слово отвратом из стихотворения «Кварталом хорошего тона…» (цикл «Деревья»):

Кварталом хорошего тона –

Деревья с пугливым наклоном

(Клонились – не так – над обрывом!)

Пугливым, а может – брезгливым?

Мечтателя – перед богатым –

Наклоном. А может – отвратом

От улицы: всех и всего там –

Курчавых голов отворотом?

(II: 336).

В сочетании отвратом / От улицы слово отвратом синонимично слову отвращение ‘крайне неприятное, гадливое чувство, вызываемое кем-л., чем-л.’ (МАС), значение это поддерживается предыдущим прилагательным брезгливым. Но в то же время слово наклоном, характеризуя движение дерева, синонимизируется со словом отворотом. Абстрактное переносное значение слова с неполногласием, называющего чувство, получает образную мотивацию в прямом значении однокоренного слова с полногласием. Конечно, слово отворотом не является конкретным существительным в полном терминологическом смысле слова, но по отношению к несомненно абстрактному, называющему чувство окказионализму отвратом ‘отвращением’ оно достаточно конкретно, чтобы быть ему противопоставленным. Оппозиция существительных по разряду нейтрализуется в условиях образной мотивации, при уподоблении абстрактного конкретному, и в результате слово отвратом становится синонимом слову отворотом, не утрачивая, однако и функцию обозначения чувства.

В стихотворении из цикла «Стихи к Пушкину» наблюдаем противоположный процесс: абстрагирование значения конкретного существительного с полногласием в результате его окказиональной замены на неполногласный вариант:

Такой уж почет, что ближайшим друзьям –

Нет места. В изглавьи, в изножьи,

И справа, и слева – ручищи по швам –

Жандармские груди и рожи

(II: 289).

На первый взгляд, новообразование в изглавьи отличается от узуального в изголовье только стилистически: сохраняя лексическое значение ‘то место на постели, куда ложатся головой’ (МАС), оно своей подчеркнутой принадлежностью к высокому стилю резко противопоставлено не только бытовому обозначению изголовье, но и грубо-просторечным словам контекста, относящимся к изображению жандармов на похоронах поэта.

Но неполногласие имеет помимо стилистической и не менее сильную абстрагирующую потенцию, благодаря которой названные детали бытовой обстановки символизируются в обозначении обстоятельств жизни и смерти поэта. Символизирующее свойство неполногласного окказионализма распространяется и на словоформу в изножьи, произведенную по аналогии и находящуюся на более высокой ступени окказиональности.

Объединение архаического значения слова с современным его значением – яркая черта поэтики Цветаевой. В стихотворении «Бич жандармов, Бог студентов…» из цикла «Стихи к Пушкину» двузначно неполногласное слово брань (см. анализ этого слова на с. 216).

Анализируя творчество Цветаевой, можно видеть, что она постоянно возвращается к какому-либо слову, выявляя все больше и больше его семантических потенций. Одно из таких слов – прах.

Слова с неполногласием, имеющие семантически соотносительное и грамматически адекватное слово (типа сторона – страна), обычно уходят из стилистического резерва языка: семантическая дифференциация побеждает стилистическую, так как в противном случае неизбежно возникла бы нежелательная для контекстуальной определенности омонимия. Цветаева пытается удержать такие слова в составе стилистических средств, пробуя различные способы. Так, в цикле «Сивилла» она ставит существительное прах рядом с прилагательным дорожный, где слово