– Танцором. – Масальский склонил голову.

– Правда?

– Мама записала меня на балет. Я ходил туда только несколько месяцев. Папа стеснялся этого.

– Ты хорошо сложен, как раз для танцев, – оценил Старонь. – Почему ты стал священником?

Масальский пожал плечами. Он молчал.

– Сначала мне хотелось спрятаться, – продолжал рассказ Мартин. – Я раньше постоянно искал свободы, а на самом деле я просто убегал. Все, у кого есть проблемы, стараются сбежать. А со страхом надо бороться, становиться с ним лицом к лицу. Каждый день. Бог дает силу, чтобы преодолеть любое препятствие.

– Я с вами ничего не боюсь, – заверил его Масальский.

Старонь засмеялся и подумал, что викарий – совсем еще дитя.

– Страх необходим. Это естественная защита. Благодаря этому наш вид выжил. Бог иногда хочет напугать людей. Таким образом он показывает им, что они поступают неправильно.

– Ваш обед остынет.

– Иди ешь, я еще здесь постою, – отослал его Старонь и опять погрузился в раздумья.

Он думал о прошлом. О том, кем бы мог стать, родись он в другом месте и в другой семье. Но Бог так решил. Хотел для него именно такой судьбы. Хороший ли он священник? Справляется ли со своими обязанностями? На самом ли деле такой фрик, каким слывет? В глубине души он чувствовал себя обычным парнем, который никогда не жил по-настоящему. Он всегда боялся. Потому стал тем, кем стал. Из страха. Такова была правда. Сначала он спрятался в монастыре, но монахом стать не смог. Пошел в семинарию. Ему нужно было находиться среди людей. Иногда он думал о детях. Интересно, смог ли бы он стать хорошим отцом? Теперь ему приходилось довольствоваться детьми духовными. Все те, кому он помогал, были его детьми. Чем более наглыми, непослушными, задиристыми, тем больше он их любил. Радовался, когда они возвращались на сторону света. Когда побеждали зло. Кто возвращает их к вере? Бог? Помогает ли им в этом церковь? Смог ли бы он без ее помощи повести духовных детей за руку, как когда-то Иисус заблудших овечек?

Он знал, что такие размышления – это ересь в чистом виде. Ему не с кем было поговорить на подобные темы. Он не мог никому признаться в том, что в последнее время его гложут сомнения. Он постоянно ощущал пустоту, которую нечем было заполнить, несмотря на то что очень старался жить согласно заповедям. Когда-то один старый монах-доминиканец, еще у брата Альберта, сказал ему, что человек без семьи – как дерево без корней, со временем засыхает. Сейчас он это понял. Ему бы очень хотелось положить голову на колени матери и выплакаться. С отцом они не общались уже несколько лет. Иногда Мартин видел его в костеле, но отец ни разу не подошел к нему. Мартин улыбался ему, а он лишь слегка кивал в ответ. Потом опять не появлялся несколько месяцев.

Его окружало множество людей, но все они были чужими. Он никому не позволял приблизиться к себе. Ни с одной женщиной, ни с одним мужчиной он уже никогда не будет близок. Возможно, это страх, а может быть, желание творить добро. Он считал себя Ионой, который приносит несчастье. Бог его так наказал. Он был проклят и не знал, как снять проклятие. Молясь, он каждый раз просил благословения, веры, чтобы не разочароваться, и все-таки верил все меньше. Все больше в нем было слабости, искушений. Он пока держался только благодаря принципам. Мартин уже с давних пор был лишь подставным лицом. Сегодня он поймал себя на том, что ему не хотелось выдавать заключенного, который пытается обмануть работников тюрьмы и изображает одержимость. Совсем наоборот, ему хотелось помочь ему. Потому что тот человек верил. В свободу, в собственные силы, в жизнь. Ксендз Старонь уже давно руководствовался только чувством долга, а не убеждениями. Каждое утро он вставал, приступал к своим обязанностям, брался за самую черную работу, только бы не оставить времени на раздумья. И ждал. Но чего?

Он посмотрел на солнце и прикинул, что уже около четырех часов. Начал спускаться в сторону костела.

Обед остыл. Не имеет значения. Голубцы с томатным соусом, картошка, апельсиновый сок. Тетя Люции постаралась. Он развернул капусту, вынул мясо и отложил на край тарелки. Картошку съел всю. Викарий заглянул, когда Мартин допивал сок:

– Приехали.

Священник с облегчением отодвинул тарелку и вытер салфеткой губы.

– Пусть войдет только девушка, – распорядился он, после чего вынул все деньги из шкатулки и подал свернутые банкноты викарию.

Масальский дрожащими руками взял свиток из рук Мартина. Денег было не много, несколько сотен злотых. В шкатулке остались только монеты с подноса для пожертвований. У них не осталось денег, потому что ксендз Старонь помогал всем бесплатно.

– А как мы заплатим работникам? Надо купить гипс, цемент. А кухня? – ужаснулся викарий.

– Господь нам поможет. – Старонь махнул рукой. – Поблагодари пани Малгожату и скажи, что больше мы заплатить не сможем. Если не захочет брать, скажи, что я прошу. У нее не раз еще будет возможность поработать за «Бог заплатит».

Люция все еще была в спортивном костюме и кроссовках. На плечи она набросила длинное черное пальто. Все ее вещи поместились в пакет, который оказался не заполненным и наполовину. Адвокат пообещала, что завтра в сопровождении полиции они поедут привести в порядок ее съемную квартиру. По дороге они разговаривали. Защитница оказалась глубоко верующей. Люция обещала полное исправление, идеальное поведение. Уверяла, что умеет готовить, убирать и не совершит ни одной глупости. Когда им навстречу выбежал викарий, а адвокат категорически отказалась от денег, Люция поняла, какой силой обладает этот священник. Адвокат, как и многие другие верующие, откровенно восхищалась им. Теперь и Люция была готова сделать все, о чем бы ни попросил этот человек, только бы он раз и навсегда вытащил ее из кабалы.

Тетя ничего не сказала. Только крепко прижала ее к себе и шепнула, что любит и верит ей.

– Я невиновна. И никогда больше тебя не подведу, – поклялась она старушке.

Когда они расставались, у Люции в глазах стояли слезы. Пожилая женщина отерла их сморщенной ладонью.

– Бог будет с тобой, Люцийка. Ты в хороших руках.

А потом, чтобы не тянуть время, пошла вслед за адвокатом к машине. Люция махала ей, даже когда машина уже исчезла из вида.

Малгожата Пилат по дороге вкратце объяснила Люции, как ей удалось так молниеносно вытащить ее из СИЗО. Благодаря мылу с запахом лайма. Главным доказательством вины Люции были показания Изы Козак. Однако оказалось, что этого недостаточно, поскольку Иза сообщила, что Люция целилась в нее из револьвера. Использование этого вида оружия категорически исключил баллистик. Поэтому прокуратура основывала обвинение на пронумерованных банкнотах и осмологических исследованиях, которые указали на Люцию как на убийцу. Этого было достаточно только для предъявления обвинения, а на вопрос, виновна ли она, все равно предстояло ответить суду.

К самому эксперименту ни у кого не было ни малейших претензий, за исключением момента снятия запаха. Полицейский, который составил протокол, записал, что перед тем, как взять в руки стерильные компрессы, Люция помыла руки мылом с запахом лайма. Это было серьезным нарушением и означало, что результат исследования будет неточным. Правда, она прекрасно помнила, что не мыла руки с мылом, полицейский убрал его до того, как открыл кран с водой. Однако защитница ухватилась за эту ошибку, трактуя ее как только одно из нарушений в данном расследовании. Ей удалось убедить суд, что ни одно из собранных доказательств не способно подтвердить, что Люция была в «Игле» в тот день. Банкноты Буля тоже не были достаточно серьезным доказательством, потому что, как пояснила защитница, он тоже в числе подозреваемых. Следовательно, пока прокурор не предоставит более весомые доказательства вины Люции, подозреваемая может пребывать не в СИЗО, а под опекой священника, который за нее поручился.