Малгожата Пилат выбрала из биографии Люции только самые «святые» моменты – такие, о которых сама Ланге уже успела забыть. Люция действительно была раньше религиозной активисткой, участвовала в паломничествах, числилась в сообществе Святого Франциска. Сохранила девственность до свадьбы. Бывший муж был ее первым сексуальным партнером. Они познакомились в костеле, вместе вступили в светский монастырь. Дальнейшая биография Люции была уже не такой кристальной, но суду оказалось достаточно предыдущих событий, чтобы поверить, что Люция вернулась к Богу и собирается жить согласно заповедям, а может быть, даже наденет монашеское платье, если будет нужно. Люция охотно подыграла этой манипуляции, так как предпочитала, чтобы ее сейчас позиционировали именно так. Уж лучше быть святой, чем дочерью норвежской мошенницы или несостоявшейся отравительницей, несмотря на то что, Бог – свидетель, теми маринованными грибочками она действительно хотела отправить мужа и его новую пассию на тот свет.

Перед тем как войти в плебанию, она хорошенько вытерла ноги. Внутри стоял запах сырости плохо отапливаемого помещения. Похоже было, что ее новая келья будет похолоднее, чем СИЗО на Курковой.

– Боже, благослови, – поприветствовал ее голос из кабинета.

– Боже, благослови, – быстро ответила она, опуская свой пакет на пол.

Люция вошла в комнату и, когда увидела ксендза Староня, практически потеряла дар речи.

– Как доехала? – спросил он и отодвинул ей стул у стола, на котором стояли дымящиеся голубцы.

При других обстоятельствах Люция набросилась бы на еду в ту же секунду. Ее тетка была экспертом в кулинарии. Но сейчас она неуклюже села и даже не пыталась скрыть, что глубоко потрясена. Она сожалела лишь о том, что оставила у порога, в пакете, только что открытую пачку «кэмела».

– Кажется, нам надо поговорить, – очень спокойно начал священник.

– Ну да, – подтвердила Люция и с вызовом добавила, глядя ему прямо в глаза: – В сутане ты тоже смотришься неплохо.

После чего встала и пошла за сигаретами. Без них она была не в состоянии пережить этот разговор. Ксендз не знал, что сказать. Он ожидал увидеть капризную девочку, а не такую бессовестную нахалку.

В центре большого зала стоял только один стул с поломанной спинкой. Дух передвинул его на несколько сантиметров. Скрипнула дверь, вошел Конрад Валигура. Лицо его было потным, глаза налились кровью. Духновский светился, не скрывая удовлетворения. Он уже полностью пришел в форму, даже взял с подоконника эспандер и начал растягивать его. На тридцатом упражнении запыхался и решил сделать паузу.

– Давай-ка ударим работой по похмелью, – прохрипел он и поймал болезненный и жалостливый взгляд коллеги. Выполнив несколько упражнений с эспандером, но уже за спиной, он пристегнул к нему дополнительную, черную, самую тугую резинку и подал начальнику. Тот покачал головой и буркнул:

– А не пошел бы ты…

Из коридора донесся чей-то смех. Дух и Валигура удивленно посмотрели в ту сторону.

В сопровождении конвоя вошел Павел Блавицкий. Выражение лица его было спокойным, глаза блестели. Он обвел взглядом комнату, потом подмигнул Валигуре:

– Этот трон – мне?

Дух передумал. Он снял черную резинку и бросил эспандер на подоконник, но тот с грохотом упал на пол. Духновский пошел поднять его, как бы не замечая подозреваемого, после чего вернулся к упражнениям для трицепсов.

– А ты заслужил? – вяло спросил Валигура.

– Стараюсь, как могу, но пока безуспешно.

– Безуспешно или успешно, это мы установим. Садись, не кокетничай со мной. – Валигура указал ему на стул, после чего затянулся электронной сигаретой. – Есть несколько тем для обсуждения.

– Сядешь сам или помочь? – гаркнул Дух и, сделав два шага, был уже возле стула.

Буль даже не дрогнул. Он передвинул стул на несколько сантиметров, думая, что это обеспечит ему некий контроль над ситуацией, и наконец вальяжно сел, уперев предплечья на колени.

– Вся команда в сборе. – Дух похлопал Буля по плечу. – Постарел. Последний раз мы встречались лет сто тому назад. Неожиданная смена ролей, не правда ли?

– Убери лапы! – возмутился Буль.

Духновский напряг трицепс и показал Блавицкому:

– А у меня вот какой. Хочешь потрогать?

– Отвали, красавица. – Буль сквозь зубы плюнул на пол и растер плевок ботинком.

– Вот что от тебя останется, аферист. – Дух указал на плевок и толкнул Буля. Легонько, для разминки.

Буль знал, что капитан только дразнит его.

– Ладно, – прервал их Валигура. – Буль, не буду скрывать. Ты по уши в дерьме.

– Я? – Подозреваемый улыбнулся. – Это вы плаваете, как дерьмо в проруби.

– Этот экзорцист видел тебя. Какого рожна ты туда поперся? – Валигура вдохнул, будто бы переживая за бывшего коллегу. – И что мне теперь делать? Ты сам действуешь себе во вред.

Буль закинул ногу на ногу.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ты ему объясни, он меня нервирует, – бросил шеф Духновскому, но тот и не думал выполнять просьбу. Он прислонился к стене и водил взглядом по газовой грубе, уходящей в потолок, при этом весело посвистывая.

Буль осмотрелся, слегка обеспокоенный.

– Слушайте, слезьте с меня. Меня ждет работа.

– Сил моих нет на этого поганца, – пробормотал Дух. – Он думает, что еще выкрутится. А все уже решено.

– Ты стрелял или та мелкая? – спросил Валигура и вынул сигарету из пачки, которую принес Дух.

Молчание.

– Не выеживайся, – сказал с нетерпением Валигура. – Дело горит. Или сотрудничаешь с нами, или устраиваем допрос с пристрастием.

– Что?

– Что слышал. Ты знаешь, как это происходит. Десять на одного. – Дух набросил ему на плечи черную резинку и начал затягивать ее, но Буль справился с ним.

– Руки!.. – брезгливо прошипел Блавицкий, как будто отгоняя назойливую муху. – У вас ничего нет на меня.

Дух присвистнул.

– Есть еще порох в пороховницах! Но девяти, думаю, будет достаточно.

– На нас давят, убийство должно быть раскрыто, – начал Валигура и сунул Булю в рот прикуренную сигарету, вторую прикурил для себя. – Твоя паненка вышла из СИЗО. Пророк[35]гадит нам в гнездо. Давай, или общаемся культурно, или…

– Угрожаешь мне? Это я тебя усадил на это кресло! – взбесился Блавицкий.

Дух молча рассматривал красное лицо Валигуры.

– Или вызывай адвоката, – закончил тот.

Буль посерьезнел:

– Я не имею к этому никакого отношения.