Чарлстона, штат Южная Каролина» Мириам Белланджи Уилсон (1930), а это не самый авторитетный источник. Многие из построек, которые понравились Говарду, на самом деле возведены раньше, чем он думал, что его наверняка бы порадовало.

Чарльстон – вроде Провиденса, только на юге: пусть вдоль улиц растут небольшие пальмы, дома здесь практически такие же, как на Колледж-Хилл, или даже более роскошные. Одним этим уже можно объяснить, почему город так заворожил Лавкрафта: вроде бы все вокруг неизвестное, однако с подобной архитектурой и общей атмосферой он знаком всю жизнь. Впрочем, дело не только в этом. В Чарлстоне (как считал сам Лавкрафт) ощущается целостность с прошлым: город представляет собой не просто музей под открытым небом, как Салем или даже Ньюпорт, а преуспевающий суетливый центр торговли и общения. В своем рассказе о поездке Лавкрафт неоднократно подчеркивал это обстоятельство:

«…Чарлстон по-прежнему остается Чарлстоном, и знакомая нам культура и уважение все еще живы там… В городе все так же господствуют семьи первопоселенцев – Ретты, Изарды, Принглы, Буллы, Хьюгеры, Рэвенелы, Маниголты, Дрейтоны, Стоуни, Ратледжи и так далее, они сохраняют истины и ценности истинной цивилизации, в которой существует устоявшееся соглашение между людьми и природой… Бизнес не лишился человечности из-за высоких скоростей и строгого расписания, люди не забывают об учтивости и действуют не спеша. Главный местный стандарт – качество, а не количество, и тут пока не нашлось применения современному фетишу «максимальной прибыли», получаемой ценой всего, ради чего эту прибыль вообще стоит получать, ценой жизни, которую стоит сохранить… Чем больше я наблюдаю за Чарлстоном, тем сильнее убеждаюсь, что на данный момент это последний по-настоящему цивилизованный город в Соединенных Штатах».

Странно слышать такое от человека, страстно любившего родной город, и дело тут вовсе не в первоначальных впечатлениях Лавкрафта от столь прекрасного места: он будет повторять эти слова и в более поздние годы, а во время всех последующих путешествий по югу обязательно заглянет в Чарлстон хотя бы на несколько дней, даже если на то едва хватало средств. Если бы не сильная привязанность к родным местам, он бы туда, наверное, переехал.

Девятого мая Лавкрафт неохотно оставил Чарлстон и отправился в Ричмонд, где пробыл около десяти дней. В библиотеке он сумел найти книгу Мэри К. Филлипс «Эдгар Аллан По, человек» (1926), в которой давалось множество справочной информации о местах в Ричмонде, связанных с По (правда, «Израфел» Херви Аллена быстро затмил работу Филлипс). Лавкрафт прилежно отыскал все достопримечательности, а также вновь посетил Храм По, где он уже бывал годом ранее.

Тринадцатого мая он направился в еще одно колониальное местечко – городок Питерсберг, что в пятнадцати милях к югу от Ричмонда. Лавкрафт пришел в бешенство, узнав, насколько безразлично здесь относятся к историческим достопримечательностям – в городе не было ни путеводителя, ни даже карты! В организации пешей прогулки ему помогли два «болтливых и многое знающих»107 старика. Лавкрафт также осмотрел место Битвы при Питерсберге (осада города началась в середине июня 1864 года и достигла наивысшей точки второго апреля 1865 года, в результате чего неделю спустя Конфедерации пришлось сдаться), а экскурсию для него провел восьмидесятилетний ветеран-конфедерат, поступивший на военную службу, когда ему было всего четырнадцать лет. Ближе к вечеру Лавкрафт вернулся в Ричмонд и посмотрел в театре Лирик спектакль по пьесе Шеридана «Соперники». Пьесу он знал так хорошо, что сразу заметил: в двух местах оригинальный текст сократили.

В дороге Лавкрафт был вынужден экономить. Уондри рассказывает, как Говард обходился без услуг прачечной: «Брюки он аккуратно клал на кровать и зажимал между матрасами, чтобы за ночь разгладились все складки. С рубашки снимал воротничок, стирал его, затем заворачивал в полотенце, а сверху прижимал Библией – и к утру воротник был как новенький»108. Вот Лавкрафту и пригодилась Библия! Также он на любительском уровне осваивал парикмахерское искусство, купив для этого «патентованное устройство для стрижки волос»109 – что-то вроде современной машинки для стрижки.

15 мая Лавкрафт наткнулся в Ричмонде на парк Мэймонт и пришел в полный восторг. Он заявил, что с этим парком не сравнятся даже изысканные японские сады из Ботанических садов Бруклина, и называл его «смесью „Поместья Арнгейм“ и „Острова феи“ По… с небольшим включением моих „Йинских садов“ [сонет XVIII из «Грибов с Юггота»] для разнообразия»110. Далее он продолжал:

«Вы, несомненно, понимаете… что для меня совершенная, идеальная красота предполагает два главных образа: во-первых, вид таинственных городских башен и крыш на фоне заката, открывающийся с террасы с балюстрадой, а во-вторых, прогулку (или, как это часто случается в моих снах, парение в воздухе) по заколдованным садам с экзотическими и пышными растениями, резными каменными мостами, лабиринтами дорожек, мраморными фонтанами, террасами и лестницами, причудливыми пагодами, пещерами в склонах холмов, необычными статуями и фигурами, солнечными часами, скамейки, водоемами и фонарями, прудами с лилиями, в которых плавают лебеди, и ручьями с водопадами, разросшимися деревьями гинкго и поникшими ивами, а также тронутыми солнцем цветами с такими странными узорами, которых никогда не видели ни в море, ни на суше…

Что ж, хотите верьте, хотите нет, но я готов поклясться, что нашел сад из моих детских снов – и не где-нибудь, а в Ричмонде, на родине моего любимого По!»

Вспоминается, как за несколько лет до того Лавкрафт объяснил Дональду Уондри, с какой целью он постоянно путешествует по старинным городам:

«Иногда мне попадаются редкие сочетания извилистой наклонной улицы, крыш, фронтонов и дымоходов, которые в вечерних лучах солнца вместе с растительностью и окружающей обстановкой приобретают необыкновенное загадочное величие и значимость, которые не описать словами. Ничто другое в этой жизни не оказывает на меня такого сильного влияния, так как именно в этих мимолетных видах передо мной открываются удивительные тропы, ведущие ко всем желанным чудесам и красотам, к древним садам, воспоминания о которых мелькают где-то на грани сознания, однако не теряют важности. Ради этого я и живу – ради возможности вновь увидеть кусочек скрытой и недостижимой красоты…»111

В парке Мэймонт Лавкрафт увидел сад из своих снов, пусть и всего на пару мгновений.

В Ричмонде он трудился над еще одним заказом от Зелии Бишоп, хотя работа, судя по всему, была закончена только в августе112. Ее вклад в рассказ был таким же, как и в случае двух предыдущих произведений (то есть очень невелик), однако здесь данный факт вызывает досаду, ведь тогда получается, что за все