— Эпидемии не было. Сошла на нет сама собой. Эти бактерииочень чувствительны к радиации. От излучения с ними что-то происходит… Кажется,перестают делиться. Болезнь останавливается. Даже от небольших доз. Случайнооткрыли. Вот и все средство. Решение, так сказать, лежит на поверхности.

— Честно? — Взволнованная, она взяла его за руку.

— Честно. — Он накрыл ее ладонь своей. — Нужно простосвязаться с ними, объяснить…

— Почему ты не сказал мне раньше? Ведь это же так просто!Сколько же людей умерли за это время… — Она высвободилась, сверкнула глазами.

— За один день? Вряд ли… Я не хотел, чтобы ты оставалась сэтим душегубом, — пробормотал он. — И я с самого начала собирался сказать тебевсе. Но хотел выменять эту тайну на тебя.

— А выменял меня на чужие жизни! — зло сказала Саша. — Аэто… Это ни одной не стоит!

— Я бы свою променял. — Музыкант поиграл бровью.

— Не тебе решать! Вставай! Надо бежать назад… Пока он недобрался до Тульской. — Девушка ткнула пальцем в часы, пошептала, вычисляявремя, и ахнула. — Всего три часа осталось!

— Зачем? Я могу воспользоваться связью…

Они дозвонятся до Ганзы, все объяснят. Нам нет нужды самимбежать туда, тем более мы можем не успеть…

— Нет! — Саша замотала головой. — Нет! Он не поверит. Он незахочет поверить. Я должна сама ему сказать. Объяснить ему…

— И что будет потом? — ревниво спросил Леонид. — Отдашьсяему на радостях?

— Какое твое дело? — огрызнулась она, но тут же, по наитиюпостигая искусство управления влюбленным мужчиной, добавила мягче: — Мне ничегоот него не нужно. А без тебя мне сейчас не обойтись.

— Учишься у меня врать… — кисло улыбнулся музыкант. — Ладно,— вздохнул он обреченно. — Пойдем.

Спортивной они достигли лишь через полчаса: дозорныесменились, и Леониду пришлось заново втолковывать им, как девушка без паспортаможет пересечь границы Красной Линии. Саша напряженно смотрела на часы,музыкант — на нее; было хорошо заметно: он колеблется, спорит с собой.

На платформе щуплые новобранцы навьючивали смраднуюстаринную дрезину тюками с каким-то добром, похмельные мастеровыесосредоточенно притворялись, что конопатят лопнувшие сосуды труб, ребятишки вформе разучивали недетскую песню. За пять минут у Саши и Леонида дваждыпытались проверить документы, и очередная проверка — когда они почти уже вошлив туннель, ведущий к Фрунзенской, — затянулась сверх всякой меры.

Время убегало. Девушка не была даже уверена, что у нееостаются эти жалкие два с небольшим часа: ведь Хантера не мог остановить никто.Даже солдатики уже успели закончить погрузку, и дрезина, пыхтя, стала набиратьскорость, приближаясь к ним. И тут Леонид решился.

— Я не хочу тебя отпускать, — сказал он. — Но и удержать немогу. Я думал сделать так, чтобы мы опоздали и тебе там было больше нечегоискать. Но понимаю, что от этого ты все равно не станешь моей. Быть честным —худший способ соблазнить девушку. Но я устал врать. С тобой мне все время засебя стыдно. Выбирай сама, с кем хочешь остаться.

Выхватив у неспешного патрульного свой чудо-паспорт,музыкант неожиданно ловко ударил его в челюсть, свалив наземь, сжал Сашинуруку, и они вместе шагнули на дрезину, которая именно в тот момент поравняласьс ними. Ошарашенный машинист обернулся и взглянул в револьверный ствол.

— Папа бы мной сейчас гордился! — расхохотался Леонид. —Сколько я от него слышал, что занимаюсь ерундой, что от меня с моей бабскойдудкой никогда не будет толку! И вот я наконец веду себя, как настоящиймужчина, а его нет рядом! Какая жалость! Прыгай! — приказал он задравшему рукимашинисту.

Тот, несмотря на скорость, послушно шагнул на пути,покатился с воплями, затих и пропал в гнавшейся за ними черноте. Леонидпринялся сбрасывать поклажу, и с каждым упавшим на рельсы тюком мотор фырчалвсе бодрее. Чахнущая фара на носу дрезины глядела вперед неуверенно,подслеповато помаргивая; ее доставало только на ближайшие несколько метров. Свизгом, будто царапали стекло, шарахнулся из-под колес крысиный выводок,отпрянул перепуганный обходчик, где-то далеко позади заныла надрывно сиренатревоги. Ребра туннеля мигали мимо все быстрее: музыкант выжимал из машины все,на что та была способна.

Пролетели мимо Фрунзенской; застигнутые врасплох, дозорныебросились врассыпную, словно такие же крысы, и, только когда дрезина ужеоказалась в сотнях метров от станции, та раздосадованно взвыла в унисон соСпортивной.

— Сейчас начнется! — прокричал Леонид. — Главное, проскочитьсъезд на Кольцо! Там большая застава… Попробуют нас перехватить! Поедем прямопо ветке, в центр!

Он знал, чего бояться: из того самого бокового ответвления,что вывело их на Красную Линию, им в глаза хлестнул прожектор несущегосянавстречу мотовоза. Их пути сливались через несколько десятков шагов,останавливаться было поздно. Музыкант вжал вытертую до блеска педаль в пол,Саша зажмурилась. Оставалось только надеяться, что стрелка переведена в нужнуюсторону и не отправит их в лобовое столкновение.

Грянул пулемет, вжикнули пули, пройдя в сантиметрах от ееушей. Обдало гарью и жарким воздухом, вспыхнул и угас рев чужого двигателя:машины разминулись чудом, мотовоз вылетел на их колею через мгновение послетого, как Сашина дрезина миновала развилку. Сейчас она, дрожа, скользила кПарку Культуры, а боевой мотовоз зашвырнуло в обратную сторону.

Они получили небольшую фору; до ближайшей станции хватит, атам? Дрезина замедлилась: туннель под уклоном пошел вверх.

— Парк почти у самой поверхности лежит… — оглядываясь назад,объяснил ей музыкант. — А Фрунзенская на полсотни метров в глубину… Только быподъем пройти, дальше разгонимся!

К Парку Культуры они успели набрать скорость. Старинный,гордый, с высокими сводами, полуживой, полутемный, он оказался почти необитаем.Заперхала, прочищая заржавевшую глотку, сирена. Из-за кирпичных укрепленийпоказались головы. Опаздывая, бессильно и зло залаяли им вслед автоматы.

— Можем даже остаться в живых! — засмеялся музыкант. — Ещенемного везения и…

И тут в темноте за кормой сверкнула маленькая искра, потомполыхнула сильнее, слепя, догоняя… Прожектор мотовоза! Выставив вперед режущийлуч, будто пику, стремясь насадить на него их дряхлую дрезину, мотовозпроглатывал расстояние между ними, и с каждым мигом оно становилось все короче.Снова забрехал пулемет, завизжали пули.

— Еще немного! Уже Кропоткинская!