— За дело. — Он отвернулся и теперь говорил совсем тихо, и,даже стоя в шаге от него, Саша разбирала не все. — Меня… оскорбил один человек.Смотритель библиотеки. Унизил при свидетелях. Той же ночью я напился и сжегбиблиотеку. Смотритель угорел вместе со всей семьей. Жаль, у нас нет казни… Яее заслужил. Меня просто изгнали. Пожизненно. Обратного пути нет.

— Зачем тогда ты меня сюда вел?! — Саша сжала кулаки. —Зачем сжег еще и мое время?!

— Ты можешь попробовать достучаться до них, — пробормоталЛеонид. — В боковом туннеле, в двадцати метрах от ворот, есть метка белойкраской. Точно под ней, на уровне пола, — резиновый кожух, под которым кнопказвонка. Надо нажать три раза коротко, три длинно, три коротко, это условныйсигнал для возвращающихся наблюдателей…

Он и вправду остался на станции — помог только Сашевыбраться за все три блокпоста и побрел назад. На прощание попытался всучить ейстарый автомат, который успел уже где-то раздобыть, но Саша не взяла. Трикоротких, три длинных, три коротких… Вот и все, что ей сейчас можетпригодиться. И еще фонарь.

Туннели за Спортивной начинались мрачные, глухие. Станциясчиталась последней обитаемой на всей линии, и каждый блокпост, через которыйее проводил музыкант, больше походил на маленькую крепость. Но Саше не былострашно, совсем. Она думала только о том, что через час или полтора окажется напороге Изумрудного Города.

А если Города не существует, то бояться и вовсе ни к чему.

Боковой туннель оказался точно там, где обещал Леонид.Отгороженный искалеченной решеткой, в которой Саша без труда нашла достаточноширокую щель, через несколько сотен шагов он действительно заканчивалсястальной стеной гермоворот — вечной, непоколебимой.

Саша прилежно отсчитала от нее сорок своих шажков и выудилаиз темноты белую метку на мокрой, словно вспотевшей, стене. Кожух она тоженашла сразу. Отогнула резину, нащупала звонок, сверилась с часами, которые ейотдал музыкант. Успела! Успела! Еле выждав несколько долгих минут, она закрылаглаза…

Три коротких.

Три длинных.

Три коротких.

Артем опустил кипящий ствол вниз. Тыльной стороной ладонихотел утереть пот и слезы, но рука не могла добраться до глаз. Противогазмешал. Может, снять его к чертям? Какая уже разница, в самом деле…

Казалось, зараженные ревели громче автоматных очередей.Иначе почему все новые и новые больные вырывались из вагона навстречусвинцовому шквалу? Неужели не слышали грохота, неужели не понимали, что ихрасстреливают в упор? На что надеялись? Или для них тоже уже не было разницы?

На несколько метров вокруг вскрывшегося выхода платформабыла завалена разбухшими телами. Некоторые еще подергивались, и из глубиныкургана полз чей-то стон. Бубон распахнутых дверей вытек до конца: оставшиеся ввагоне в ужасе ужались плотнее, прячась от пуль.

Артем обвел глазами других автоматчиков: только у негосейчас дрожат руки и трясутся колени? Никто из них не говорил ни слова. Вначалемолчал даже командир. Слышно было только, как хрипит, стараясь сдержать кровавыйкашель, переполненный поезд и как выплевывает проклятия последний умирающий подгрудой мертвых.

— Изверги… Сволочи… Я же еще живой… Тяжело как…

Командир высмотрел-таки его, присел рядом и разрядил внесчастного остатки обоймы: жал курок до порожних щелчков. Поднялся, погляделна свой пистолет, зачем-то вытер его о штаны.

— Соблюдайте спокойствие! — сипло крикнул он. — Попыткипокинуть лазарет без разрешения будут караться и впредь…

— Что с трупами делать? — спросили у него.

— Обратно в поезд. Иваненко, Аксенов, займитесь!

Порядок был восстановлен. Артем мог возвращаться на своеместо, пытаться уснуть: до побудки еще оставалось пара часов. Поспать бы хотьчас, чтобы не свалиться завтра на дежурстве…

Получилось иначе.

Иваненко шагнул назад, замотал головой, отказываясь братьсяза гнилостные, разваливающиеся тела. Командир вытянул к нему руку с пистолетом,забыв, что патроны кончились, зло зашипел, а потом сразу клацнул бойком —впустую. Иваненко взвизгнул и бросился бежать.

И тут один из покашливавших бойцов вскинул автомат инеловко, криво ткнул командира в спину штык-ножом. Командир не упал, а осталсяна ногах и медленно обернулся через плечо к тому, кто ударил.

— Ты что это, сука? — тихо удивился он.

— Ты всех нас так скоро в расход… Тут на станции здоровыхнет! Сегодня мы их, а завтра ты нас загонишь в эти вагоны… — заорал на негоударивший, пытаясь выдернуть из командира автомат, но почему-то не стреляя.

Никто не вмешивался. Даже Артем, сделавший было шаг к этимдвоим, застыл в ожидании. Наконец штык вышел из спины. Командир, словно пытаясьпочесаться, потянулся к ране, потом опустился на колени, уперся ладонями вскользкий пол, затряс головой. Хотел прийти в себя? Или проснуться?

Добивать командира никто не решался. Даже бунтовщик, которыйего зарезал штыком, испуганно отступил, а потом сорвал с себя противогаз изакричал на всю станцию:

— Братки! Хватит их мучить! Отпустите! Им все равноподыхать! И нам тоже! Что мы, не люди?!

— Не сметь… — неслышно сипел командир, стоя на коленях.

Автоматчики зароптали, совещаясь. В одном месте от дверейвагона отодрали решетки, еще в одном… Потом кто-то выстрелил зачинщику в лицо,и он кувырнулся назад, упал к другим мертвым. Но уже было поздно: зараженные спобедным ревом выплескивались из поезда в зал, неуклюже бежали на своих толстыхногах, рвали у оробевших караульных автоматы, разбредались кто куда. Иохранники тоже дрогнули: кто-то еще стрелял в больных, а другие смешивались сними, уходили прочь со станции во все туннели: одни — на север, к Серпуховской,другие — на юг, к Нагатинской.

Артем стоял на месте, тупо глядя на командира. Тот не хотелумирать. Сначала он полз вперед на четвереньках, потом, поскальзываясь, встал идвинулся куда-то.

— А вот сейчас вам сюрприз… Думали, не подготовлюсь… —бормотал он.

Его блуждающий взгляд зацепился за Артема. На миг замерев,командир вдруг обычным своим голосом, не терпящим неповиновения, гаркнул: