— Вы живы? — крикнул он в трубку. — Зараженные вырвались!

Потом вспомнил: они ведь не знают, что творится на Тульской.Надо же все рассказать, объяснить. На платформе визжала женщина и работалпулемет. Звуки пролезали сквозь щель под дверью, от них было никуда не деться.По ту сторону провода ему что-то отвечали, спрашивали, но слышно было плохо.

— Надо закрыть им выход! — повторял Артем. — Стреляйте напоражение. Не подпускайте их к себе!

Понял: они же не знают, как выглядят больные. Как ихописать? Толстые, растрескавшиеся, зловонные? Но ведь те, кто заразился недавно,с виду — как обычные люди.

— Стреляйте всех подряд, — механически сказал он.

А если он сам попытается выбраться со станции, получается,что его тоже застрелят, что он сам себя приговорил? Нет, ему не выбраться. Настанции не осталось здоровых… И Артему вдруг стало невыносимо одиноко. Истрашно, что у человека, который слушает его там, на Добрынинской, теперь неостанется времени, чтобы говорить с ним.

— Пожалуйста, только не кладите трубку! — попросил он.

Артем не знал, о чем говорить с незнакомым человеком, иначал рассказывать ему о том, как долго пытался дозвониться, о том, как страшноему было и как он думал, что во всем метро больше не осталось ни одной живойстанции. А вдруг он тогда звонил в будущее, в котором никто не уцелел, пришлоему в голову, и он это тоже сказал. Сейчас не надо было бояться выглядетьглупо. Сейчас вообще не надо было больше бояться. Только бы поговорить скем-нибудь.

— Попов! — прохрипел из-за спины командир. — Ты связался ссеверной заставой? Гермоворота… Перекрыты?

Артем обернулся, покачал головой.

— Недоносок. — Командир харкнул кровью. — Никчемный… Слушайменя. Станция заминирована. Я нашел трубы… Сверху. Сток для грунтовых вод. Тамзаложил… Рванем, и всю Тульскую зальет к чертям. Контакты мины у меня здесь, в рубке.Надо закрыть северные ворота… И проверить, держатся ли южные. Запечататьстанцию. Чтобы дальше вода не пошла. Закрой их, понял? Когда все будет готово,скажешь… Связь с заставой работает?

— Так точно, — кивнул Артем.

— Только сам не забудь остаться по эту сторону ворот. —Командир растянул губы в улыбке, зашелся кашлем. — А то не по-товарищескибудет…

— Но как же вы… Вы тут?

— Ты не дрейфь, Попов, — прищурился командир. — Каждый изнас для своего рожден. Я рожден, чтобы этих сук утопить. Ты — чтобы люкизадраить и сдохнуть, как честный человек. Понял?

— Так точно, — повторил Артем.

— Выполняй…

* * *

Трубка заглохла.

По прихоти телефонных богов самому Гомеру было довольноприлично слышно все, что ему говорил дежурный на Тульской. Но вот последниенесколько фраз он разобрать так и не смог, а потом связь и вовсе оборвалась.

Старик поднял глаза. Над ним нависала туша АндреяАндреевича; его синий китель под мышками пошел темными пятнами, толстые рукитряслись.

— Что там? — севшим голосом спросил он.

— Все вышло из-под контроля. — Гомер тяжело сглотнул. —Перебрасывайте всех свободных людей на Серпуховскую.

— Не получится. — Андрей Андреевич вытащил из брючногокармана «макаров». — На станции паника. Всех верных людей я расставил на входахв туннели на Кольце, чтобы хотя бы отсюда никто не делся.

— Их можно успокоить! — нерешительно возразил Гомер. — Мыобнаружили… Лихорадку можно лечить. Радиацией. Скажите им…

— Радиацией?! — Начальник скорчил гримасу. — Вы сами-то вэто верите? Вперед, благославляю вас! — Он шутовски отдал старику честь и,хлопнув дверью, заперся в своем кабинете.

Что делать? Теперь Гомеру и музыканту с Сашей даже несбежать отсюда… Да и где они?! Старик выбрался в коридор, прижимая рукойколотящееся сердце, побежал на станцию, выкрикивая ее имя… Их не было нигде. НаДобрынинской царил хаос, женщины с детьми, мужчины с тюками осаждали истончившеесяоцепление, среди перевернутых палаток шныряли мародеры, но никому до них уже небыло дела. Гомеру случалось видеть такое прежде: сейчас начнут топтать упавших,потом стрелять по безоружным.

И тут застонал сам туннель.

Гвалт и вопли стихли, сменились удивленными возгласами.Необычный, могучий звук повторился… Словно ревели походные трубы римскоголегиона, заблудившегося в тысячелетиях и вступающего сейчас на Добрынинскую…

Солдаты засуетились, сдвигая ограждения, и из жерлапоказалось что-то огромное… Настоящий бронепоезд! Тяжелая башка кабины, обшитаясталью, простроченная клепками, с щелями бойниц, с двумя крупнокалибернымипулеметами, поджарое долгое тело и вторая рогатая голова, смотрящая в обратнуюсторону. Такого монстра никогда не встречал даже Гомер.

На броне, черные, как вороны, сидели безликие истуканы.Неотличимые один от другого в костюмах полной защиты, в кевларовых жилетах, вневиданных противогазах и с ранцами за плечами, они будто вообще непринадлежали ни этому времени, ни этому миру.

Поезд встал. Закованные в доспехи пришельцы, не обращаявнимания на сбегавшихся ротозеев, слетали на платформу, строились тройнойшеренгой. Потом, синхронно развернувшись — как один человек, как машина, в ногузагромыхали к переходу на Серпуховскую, уминая своим топотом благоговейныйшепот и детский плач. Старик поспешил за ними, пытаясь вычислить среди десятковбойцов Хантера. Все они были почти одного роста, на всех бесформенныенепроницаемые комбинезоны сидели как влитые, натянутые на саженные плечи. Всебыли вооружены одинаково грозно — ранцевые огнеметы, винторезы с глушителями.Никаких кокард, никаких гербов, никаких знаков отличий.

Наверное, один из троих, шагавших впереди?

Старик обежал колонну, замахал рукой, заглядывая в бойницыпротивогазов, наталкиваясь на взгляды одинаково бесстрастные, равнодушные.Никто из пришельцев не отзывался, никто не узнавал Гомера. Да был ли среди нихХантер? Должен, должен явиться!

Ни Саши, ни Леонида старик по пути через переход не увидел.Неужели благоразумие все же возобладало и музыкант спрятал девчонку от грехаподальше?.. Пусть только переждут где-нибудь эту кровавую баню, а потом ужГомер договорится как-нибудь с Андреем Андреевичем, если только тот еще неуспеет пустить себе пулю в лоб.