Но пересказанный стариком разговор между обритым и Мельникомни в чем не убедил Сашу. Чем дольше она слушала Гомера, тем больше уверялась всвоей правоте.

— Просто тот, внутри, который убивает, обманывает второго. —Она тяжело подбирала слова, пытаясь объяснить все старику. — Говорит ему, чтовыбора нет. Одного грызет голод, а другого — тоска… Поэтому Хантер так рветсяна Тульскую — его тащат туда обе половины! Надо расколоть их. Если у негопоявится выбор — спасти, не убивая…

— Господи… Да он даже не станет тебя слушать! Что тащит тудатебя?!

— Твоя книга, — тихо улыбнулась ему Саша. — Я знаю, что вней все еще можно изменить. Конец еще не написан.

— Бред! Ересь! — забормотал Гомер в отчаянии. — Зачем я тебепро нее рассказал… Молодой человек, ну хоть вы. — Он схватил Леонида за руку. —Я вас прошу, я верю, что вы неплохой и что врали вы не со зла. Заберите ее. Выже этого хотели? Вы оба такие молодые, красивые… Вам жить! Ей не надо туда,понимаете? И вам туда не надо. Там сейчас… Там страшное побоище сейчас будет. Ивы со своей маленькой ложью ничему не помешаете…

— Это не ложь, — учтиво сказал музыкант. — Хотите, честноеслово дам?

— Хорошо, хорошо, — отмахнулся старик. — Я-то готов вамповерить. Но Хантер… Вы же его только мельком видели?

— Зато наслышан, — хмыкнул Леонид.

— Он же… Как вы его остановите? Флейтой своей? Или думаете,он девчонку слушать станет? Там в нем такое… Оно уже даже не слышит ничего…

— Если честно, — музыкант наклонился к старику, — я с вами вдуше согласен. Но девушка просит! А я все-таки джентльмен. — Он подмигнул Саше.

— Как вы не понимаете… Это не игра! — Гомер умоляюще гляделто на девушку, то на Леонида.

— Я понимаю, — твердо произнесла Саша.

— Все — игра, — спокойно сказал музыкант.

* * *

Если музыкант и вправду был сынком Москвина, он вполне могзнать об эпидемии что-то такое, чего не слышал даже Хантер… Не слышал или нехотел говорить? Гомер подозревал в Леониде шарлатана, но вдруг радиациядействительно была способна побороть лихорадку? Против воли, против здравогосмысла старик принялся подбирать доказательства его правоты. Не об этом ли онпросил все последние дни? Тогда кашель, кровоточащий рот, тошнота… Простосимптомы лучевой болезни? Та доза, которую он получил на Каховской линии, навернякадолжна была уничтожить заразу…

Дьявол знал, чем соблазнять старика!

Пусть так. Но что же с Тульской, что с Хантером? Сашанадеялась, что сумеет отговорить его. И, кажется, она действительно имела надбригадиром странную власть. Но если одному из боровшихся в нем узда, которую нанего пыталась накинуть девчонка, казалась шелковой, то второго она жгла каленымжелезом. Кто из них окажется снаружи в решающий миг?

На сей раз Полянка не желала ничего показывать — ни ему, ниСаше, ни Леониду. Станция предстала им пустой, окоченелой, давно испустившейдух. Считать ли это добрым знамением или дурным? Гомер не знал. Возможно,поднявшийся в туннелях сквозняк — тень ветров, гулявших по поверхности, —просто смыл все дурманные испарения. Или старик в чем-то ошибся, и теперь унего больше не было будущего, о котором Полянка могла бы ему рассказать?

— А что означает «Изумрудный»? — вдруг спросила Саша.

— Изумруд — прозрачный камень зеленого цвета, — рассеяннообъяснил Гомер. — «Изумрудный» — это просто «зеленый».

— Забавно, — задумчиво отозвалась девчонка. — Значит, онвсе-таки есть…

— О чем ты? — встрепенулся музыкант.

— Нет, так просто… Знаешь, — она посмотрела на Леонида, — яего тоже теперь буду искать, твой Город. И обязательно найду когда-нибудь.

Гомер только покачал головой; он так и не убедил себя в том,что раскаяние музыканта, одурачившего Сашу и зря заманившего ее на Спортивную,было искренним.

А девчонка все думала о чем-то своем, шептала что-то, парураз вздохнула. Потом пытливо взглянула на старика:

— Ты все записал, что со мной случилось?

— Я… пишу.

— Хорошо, — кивнула девушка.

На Серпуховской творилось неладное.

Ганзейский дозор на входе был удвоен. Мрачные,неразговорчивые солдаты наотрез отказывались пропустить Гомера и остальных. Нипатроны, которыми позвякивал музыкант, ни его документы не произвели на нихвпечатления. Положение спас старик: потребовал соединить его с АндреемАндреевичем. Через долгие полчаса пришел, разматывая толстый провод, заспанныйсвязист, и Гомер грозно сообщил в его аппарат, что они трое — авангард когортыОрдена… Этой полуправды хватило на то, чтобы их провели через зал — душный, будтосо станции откачали весь воздух, и бессонный, несмотря на ночное время, — вприемную начальника Добрынинской.

Тот, взмыленный и встрепанный, с запавшими глазами исмрадным похмельным дыханием, сам встретил их на пороге; ординарца в комнате небыло. Андрей Андреевич нервно осмотрелся и, не обнаружив Хантера, всхрапнул:

— Скоро они там?!

— Скоро… — уверенно пообещал Гомер.

— Серпуховская вот-вот взбунтуется. — Начальник, утираясь,заходил по приемной. — Кто-то сболтнул про эпидемию. Никто не знает, чегобояться, врут, что противогазы не помогут.

— Не врут, — вставил Леонид.

— Блокпост в одном из южных туннелей, который ведет кТульской, дезертировал всем составом. Трусливые твари… Во втором, где сектанты,пока стоят… Эти фанатики их осадили, воют про Судный день… Да у меня сейчас намоей собственной станции такое начнется! И где наши спасители?!

Из зала доносилась ругань, чьи-то крики, лающая браньохраны. Так и не получив ответа, Андрей Андреевич протиснулся в свою берлогу имелко задребезжал там бутылочным горлышком о рюмку. А на конторке егоординарца, словно еле дождавшись, пока начальник выйдет из комнаты, вспыхнулкрасный глазок телефона. Того самого, с надписью «Тульская» поверхлейкопластырной ленты.

Гомер, поколебавшись секунду, шагнул к столу, облизал сухиегубы, сделал глубокий вдох…

— Добрынинская слушает!

— Что говорить? — Артем тупо обернулся на командира.

Тот был без сознания; глаза, мутные, будто задернутыезанавеской, беспокойно блуждали, забившись под самый лоб. Иногда его телотрясло нехорошим кашлем. Пробили легкое, подумал Артем.