— И не нашел. — Саша спрятала нож; отшелушив незнакомыеслова, она сумела понять главное. — Потому что его нет.

Леонид пожал плечами. Поднялся, подошел к звонку, вдавилкнопку.

— Наверное, неважно, слышит меня там кто-то или нет.Наверное, неважно, есть ли вообще такое место на земле. Главное — я думаю, чтооно где-то есть. И что меня кто-то слышит. Что я просто еще не заслужил того,чтобы мне открыли.

— Неужели тебе этого хватает? — спросила Саша.

— Всему человечеству всегда хватало, хватит и мне, — пожалплечами музыкант.

* * *

Старик выбежал на платформу вслед за исчезнувшим бригадиром,огляделся растерянно по сторонам — того нигде не было. Выкатился из изолятора иМельник, посеревший, опустошенный, будто вместе с загадочным жетоном он вынул иотдал бригадиру свою душу.

Почему и куда сбежал Хантер? Почему бросил Гомера?Спрашивать у Мельника не стоило; от этого человека нужно было спрятатьсяподальше, прежде чем он вспомнит о существовании старика. Сделав вид, чтодогоняет бригадира, Гомер торопливо зашагал прочь, ожидая окрика в спину. НоМельнику, похоже, до него больше не было дела.

Хантер сказал старику, что нуждается в нем, чтобы незабывать себя прежнего… Солгал? Может быть, просто не хотел, забывшись,сорваться и ввязаться в схватку в Полисе, которую мог проиграть, так и недобравшись до Тульской? Его инстинкты и умение умерщвлять былисверхъестественны, но даже он не решался в одиночку штурмовать целую станцию.Если так, то, сопроводив его до Полиса, старик уже отыграл свою роль и теперьбыл вышвырнут со сцены.

Действительно, исход всей истории зависел и от него тоже. Ион приложил свою руку к тому, чтобы финал оказался именно таким, как планировалбригадир — или тот, кто говорил за него.

Что это был за жетон? Пропуск? Знак власти? Черная метка?Индульгенция авансом — за все грехи, которые Хантер так стремился взять на своюдушу? Как бы то ни было, вырвав у Мельника жетон и согласие, бригадирокончательно развязал себе руки. Он не собирался никому исповедаться.Исповедаться! Да то, что взяло в нем верх, то страшное, что изредка выходило кзеркалу, не могло даже толком говорить…

Что же будет на Тульской, когда Хантер дорвется до нее?Сможет ли он утолить свою жажду, утопив в крови целую станцию, две, три? Или,наоборот, то, что он вынашивает в себе, от такого подношения разрастетсябесконечно?

Кто из этих двоих звал Гомера за собой? Тот, что пожираллюдей, или тот, кто боролся с чудовищами? Кто из них пал в фантомной схватке наПолянке? И кто после этого говорил со стариком, прося о помощи?

А вдруг… Вдруг Гомер должен был убить его и в этом было егонастоящее предназначение? Вдруг остатки прежнего бригадира, почти задавленные изадохшиеся, потащили старика в этот поход, чтобы тот сам увидел все своимиглазами, чтобы из ужаса или из милосердия прикончил Хантера предательскимвыстрелом в затылок где-нибудь в темном туннеле? Бригадир не мог сам лишитьсебя жизни, поэтому подыскал себе палача. Палача, которого не надо было ни очем просить, который должен был оказаться достаточно догадливым, чтобы сделатьвсе самому, обманув в Хантере того, второго, раздувающегося с каждым часом и нежелающего умирать.

Но, даже наберись Гомер смелости, улучи он подходящий моменти сумей застать Хантера врасплох, что это дало бы? Мор ему в одиночку несдержать. Значит, все-таки в этом цугцванге старику оставалось только наблюдатьи записывать?

Гомер мог предположить, куда направился бригадир.Полумифический Орден, к которому, судя по всему, принадлежали и Мельник, иХантер, по слухам, укрепился на Смоленской, в подбрюшье Полиса. Его легионерыбыли призваны защищать метро и его жителей от опасностей, с которыми несправились бы армии обычных станций… Вот и все, что Орден позволял о себезнать.

Старику нечего было и помышлять о том, чтобы попасть наСмоленскую, неприступную, как замок Аламут. Но и смысла в этом не было: чтобыснова встретить бригадира, нужно лишь вернуться на Добрынинскую… И ждать, покаколея, по которой катится Хантер, с неизбежностью выведет бригадира туда же, наместо будущего преступления, к конечной станции этой странной истории.

Дать ему расправиться с зачумленными, обеззаразить Тульскую,а потом… Исполнить его невысказанную волю? Старик думал, что его роль в другом:сочинять, а не стрелять, давать бессмертие, а не отнимать жизни. Не судить и невмешиваться, позволив героям книги действовать самим. Но когда вокруг по коленокрови, трудно не замараться. Слава богу, что он отпустил девчонку с этимпройдохой. По крайней мере, уберег Сашу от зрелища страшной бойни, которую ейвсе равно не предотвратить.

Он сверился со станционными часами: если бригадир шел точнопо графику, то у Гомера, пожалуй, оставалось в запасе еще немного времени.

Пара часов, чтобы побыть еще самим собой. И чтобы пригласитьПолис на последнее танго.

* * *

— И как же ты собирался заслужить право войти? — спросилаСаша.

— Ну… Это глупость, конечно… Своей флейтой. Думал, она можетчто-то исправить. Понимаешь… Музыка — самое мимолетное, самое эфемерноеискусство. Она существует ровно столько, сколько звучит инструмент, а потом водно мгновение исчезает без следа. Но ничто не заражает людей так быстро, какмузыка, ничто не ранит так глубоко и не заживает так медленно. Мелодия, котораятебя тронула, останется с тобой навсегда. Это экстракт красоты. Я думал, имможно лечить уродство души.

— Ты странный, — сказала она.

— А сейчас я вдруг понял, что прокаженный не может лечитьпрокаженных. Что, если я тебе во всем не признаюсь, мне не откроют уже никогда.

— Думал, я тебя прощу? За твое вранье, за жестокость? —остро глянула на него Саша.

— Дашь мне еще один шанс? — Леонид вдруг улыбнулся ей. — Тыже говоришь, мы все имеем на него право.

Девушка настороженно молчала, не желая снова бытьвовлеченной в его странные игры. Только что она почти поверила музыканту, егораскаянию, и вот — опять?

— Во всем, что я тебе рассказывал, была одна правда, —сказал он. — Средство от болезни есть.

— Лекарство? — Саша встрепенулась, готовая обмануться ещераз.

— Это не лекарство. Не таблетки и не сыворотка. Нескольколет назад вспышка такой болезни была у нас на Преображенской.

— Но почему даже Хантер об этом не знает?!