– Впрочем, – прервал его фон Кнобельсдорф, – я все же посмотрю, что можно сделать.

– Да уж, постарайтесь, – сказала Герти. – И, когда будете уходить, обязательно заберите с собой этого крокодила.

– Я кого-нибудь за ним пришлю.

– А я бы предпочла, чтобы вы сделали это сами. И прямо сейчас, – добавила она. – О, и еще, красавчик…

– Да? – отозвался фон Кнобельсдорф.

– У фрау Хауссман есть кое-что, принадлежащее мне. Это пара очаровательных сережек с камешками, которые называются «тигровый глаз». Не могли бы вы вернуть их мне? Правда, фрау Хауссман может воспротивиться…

– Она откажется от этих сережек, можете мне поверить, – заявил фон Кнобельсдорф.

– Я знала, что могу на вас положиться. Потому что, если вы принесете мне то, что хочу я, вы получите то, что нужно вам. При нашей следующей встрече у меня будет нечто такое, что выведет вас на путь к достижению величия.

– А вам известно, что мне нужно, фрау Фоллер?

– То же, что и всем нам, дорогой мой, не так ли? Погибель врагов.

Фон Кнобельсдорф снова облизал губы.

– Ну, этого будет достаточно – для начала.

Кроу, которого разместили в спальне на втором этаже в Кумб Эбби, тяжело дышал. Прошли уже сутки, с тех пор как его достали из-под завалов, и раны профессора постепенно затягивались. В нем были заметны признаки приближающейся трансформации. Мышцы стали более массивными, ногти – более толстыми. Казалось, что зубы постоянно меняют положение во рту, очень медленно поворачиваются и искривляются; Кроу все время проводил по ним языком и ничего не мог с собой поделать.

Плечи стали слишком мощными для его тела, а голос при разговоре звучал ниже и глуше. Пальцы уже не соединялись плотно, как прежде, и были толще, чем он привык. Кроу сжал руку в кулак. Кончики его пальцев упирались в ладонь под каким-то странным углом. Вывод был ясен: они выросли.

Кроу взглянул на себя в зеркало. Тот, кто не знал его, просто решил бы, что перед ним всего лишь мужчина крепкого телосложения. Однако люди, знакомые с профессором достаточно близко, отметили бы, что он явно набрал вес и его лицо стало одутловатым. Кроу и сам видел, как мышцы у него на шее наливаются, чувствовал, что рубашка непривычно плотно облегает руки и грудь, и понимал, что на него из зеркала смотрит новый Эндамон Кроу.

Но еще больше его тревожили крутившиеся в голове мысли. Необузданная ярость, заставившая Кроу полакомиться разрисованным человеком, уже прошла, но, по мере того как организм усваивал протеины и жиры, сознание также впитывало что-то от этой жертвы, а также от автоматчика с башни. Кроу ощущал смещения в самовосприятии – это было сродни тому, что происходило с его пальцами и зубами. Понятия стали не совсем такими, какими были прежде, а когда профессор начинал перебирать привычные мысли – вспоминал, например, любимые музыкальные произведения и восхищавшие его картины, – оказывалось, что его предпочтения также слегка изменились. Неизменным оставалось лишь лицо его жены, сидевшей на берегу, в то время как он готовился к битве; для Кроу это было словно маяк, не дававший ему сбиться с пути. Постепенно он начал понимать, что его любовь к Адисле была не такой уж эгоистичной, как он считал. Это было единственное, что усмиряло волка, удерживая его под контролем, и не давало кровожадному зверю вырваться в окружающий мир.

Снизу доносились приглушенные голоса полицейских. Профессор пока что не сообщил им о том, что ему удалось выжить; они сами едва не узнали об этом, когда чуть не сбили его своим грузовиком, возвращаясь в аббатство. Когда Кроу рассказал свою историю Харбарду – по крайней мере, то, что мог рассказать, – он подумал, что должен отдохнуть и, прежде чем объявлять полицейским о своем спасении, хорошенько продумать свои слова.

А еще Харбард сказал, что визит Кроу на черный берег – это важный аспект развития событий, который следует тщательно проанализировать, прежде чем переходить к действиям. Свое присутствие там Кроу мог объяснить лишь галлюцинацией.

Прошло уже несколько часов. Кроу сидел, прихлебывая бренди. Он с удовлетворением отметил, что пачка сигарет ручной скрутки, которую он оставил здесь в прошлый раз, по-прежнему лежала на книжной полке. Кроу курил, погрузившись в размышления. Похоже, вторжение в его сознание волчьей натуры побудило имеющееся в нем человеческое начало к борьбе. В голове у Кроу роились новые воспоминания, смущавшие его еще больше. Он видел склон черного холма, видел глаза волка и уже начинал припоминать, что же тогда произошло. Он видел лицо Гулльвейг, перекошенное от гнева, но не слышал, что она говорит. «Там был еще кто-то, – подумал Кроу, – кто-то в чужих, позаимствованных одеждах». Вроде того, как он сам заимствовал волчье обличье. Профессор ощущал в голове какой-то трепет, как будто где-то там присутствовала огромная стая птиц, – нет, не птиц, а перьев, которые окружали и скрывали что-то. Но что это было? Память Кроу вновь не ответила, и теперь он опять видел лишь свою Адислу.

В комнату постучали.

– Войдите, – сказал Кроу.

Дверь открылась, и в спальню вошел Харбард. Даже в своем нынешнем состоянии Кроу сразу же обратил внимание на то, что его старый друг чрезвычайно возбужден и с трудом держит себя в руках.

– Я подверг факты, которые вы мне сообщили, некоторому осмыслению, – сказал Харбард. – Похоже, все зашло дальше, чем я предполагал.

Кроу снова отпил немного бренди и в этот момент краем глаза уловил какое-то движение. Но когда он повернулся, то ничего не увидел.

– Мне представляется, что имела место попытка обратиться к тому же источнику могущества, который создал вас.

– Могущества? – переспросил Кроу, вдумываясь в смысл этого слова.

Харбард пожал плечами:

– Что бы это ни было, вы сказали, что в видении у колодца присутствовало несколько лиц: Ариндон, говоривший о попытке украсть вашего волка, наци, рассматривавший волка как оружие, и еще какая-то леди, чей образ меня озадачил.

Небольшая поблажка для удовлетворения моего аппетита, сэр. В углу комнаты вновь появился волк.

Кроу с трудом выдавил из себя слова:

– Что бы ни происходило, мне необходимо найти эту леди.

– Зачем?

– Мне известно: встретив ее, я обрету покой.

– Вы в своем репертуаре, Эндамон. Континенты пылают в огне, а вы думаете исключительно о себе.

– Проклятье влияет на меня больше, чем я сам, – ответил Кроу, с трудом произнося каждое слово.

Мой аппетит, сэр… Умоляю вас!

– С вами все в порядке, Кроуфорд? – озабоченно спросил Харбард.

Кроу, побледневший и обливающийся пóтом, не мог сфокусировать на нем взгляд.

Мой голод не может ждать, сэр.