Как ни странно, ручной насос, стоявший рядом с колодцем, сохранился. Это был видавший виды механизм, состоящий из пятифутового цилиндра с двумя рукоятками на торцах. К насосу все еще был подключен желтый хлорвиниловый шланг диаметром около четырех дюймов.

– Раньше колодец быть очень полный, – сказал за моей спиной Пауло. – Вода подниматься из земля выше и выше и даже переливать через край. Очень многая вода. Однажды земля двинуться… – Он жестами изобразил землетрясение. – Воды стать меньше, но люди уже много жить на гора, сажать кофейные деревья и водить коров. Каждый нуждался вода, поэтому мы опустить трубу. – Он сделал руками движение, словно вращал рукоятку насоса. – Поднимать вода с глубоко. Очень хороший вода!

Пока мы разговаривали и оттаскивали в сторону ветки, из-за деревьев появилась стайка мальчишек. Сначала их было трое, потом появились еще двое, а спустя еще какое-то время вокруг нас собралось уже человек двенадцать. Дети с любопытством следили за нами и негромко перешептывались.

Потом мое внимание привлекло огромное дерево манго, которое росло совсем рядом с колодцем. Таких больших манговых деревьев я еще не видел, возможно, оно было самым высоким и могучим во всем Никарагуа. Выглядело оно так, словно попало сюда из сказки. Заметив, что я рассматриваю дерево, Пауло показал сначала на его верхушку, потом на землю у нас под ногами, на колодец и, шевеля пальцами, изобразил, как корни дерева годами оплетали уходящую в землю шахту. Прижав кончик пальца к уголку глаза, он сказал:

– Много лет подряд корни дерева делать слезы и капать в вода. С тех пор вода иметь вкус манго. Очень хорошо, очень вкусно. Хорошее лекарство. Люди приходить издалека, чтобы пить эта вода.

Но как раз сейчас мне было немного не до того, какой вкус имела вода в колодце. Я пытался разобраться с подвесной системой, которую я надевал на себя. В конце концов мне удалось все сделать правильно – затянуть все ремни и застегнуть пряжки. Пауло привязал конец веревки к кольцу у меня между лопаток и помог закрепить на голове шахтерскую лампу. Показывая мне веревку, он сказал:

– Ты дернуть один раз – я опускай. Дернуть два раза – я поднимай. Сильно долго тянуть – я поднимать быстро-быстро.

– Понятно. – Я кивнул, и Пауло, перекинув веревку через ржавое колесо ворота, тщательно заправил ее в паз. Отойдя в сторону, он захлестнул свободный конец за ствол мангового дерева, предварительно обмотанный рогожей, чтобы облегчить себе работу по спуску. Привязав к моей упряжи пятигаллонную бадью, Пауло протянул мне блокнот и карандаш.

– Будем говорить-писать, – пояснил он.

Под конец Пауло вручил мне небольшую лопату и стальную мотыжку.

– Ну вот, ты спускаться, – сказал он и, похлопав меня по плечу, довольно ощутимо подтолкнул к колодцу.

Я шагнул вперед и, перекинув ноги через бортик, сел на край колодца и оглянулся. Пауло кивнул и слегка натянул пропущенную вокруг дерева веревку, держа ее обеими руками на уровне бедра. Свернутый аккуратными кольцами длинный конец веревки – все четыреста футов – лежал у его ног. Именно в этот момент из-за деревьев показались Лина и Изабелла, и я сказал Пауло:

– Держи крепче, о’кей?

Он кивнул и посмотрел на черный провал колодца.

– Я держать. Ты спускаться.

Чувствуя, как отчаянно колотится в груди сердце, я в последний раз проверил, надежно ли закреплены ремни, и осторожно сполз с края колодца. Через пару секунд я уже висел над бездной, судорожно вцепившись обеими руками в веревку и медленно вращаясь вокруг своей оси. Мне стоило огромного труда разжать пальцы и махнуть Пауло:

– Опускай!

Веревка дрогнула, и я медленно поплыл вниз. Вокруг сразу стало темно, и я непроизвольно задрал голову вверх. На мгновение дневной свет заслонила голова Лины, которая смотрела на меня сверху вниз.

– Знаешь, – с улыбкой проговорила она, – я немного лукавила, когда объясняла тебе, почему наши люди боятся спускаться в колодец.

– Вот как? – отозвался я, стараясь, чтобы мой голос не слишком дрожал. – Но мы, кажется, выяснили, что духи горы не едят глупых гринго.

– Дело не в ду́хах, – отозвалась она. – Просто у нас здесь водятся змеи…

– Ох, не продолжай! – воскликнул я.

– …которые очень любят прохладу.

Я вздохнул:

– Ну скажи, что это просто шутка!

Она отрицательно покачала головой. Движения я не видел, но догадался о нем по тону ее голоса.

– Но ты не беспокойся. Они не ядовитые.

– Умеешь же ты утешить. – Я почувствовал, как у меня волосы встают дыбом, причем не только на голове, но и на руках. В шахте становилось все темнее, и я был рад, что у меня есть лампа. К счастью, вместо змей передо мной были только уходящие вертикально вниз стены колодца. Они были совершенно гладкими, если не считать небольших углублений для рук и ног, пробитых через каждые два фута, и я подумал, что отец Лины потрудился на славу. В самом деле, работу он проделал просто гигантскую, поскольку выкопать такую глубокую шахту в глине и камнях, да еще в одиночку, было не каждому под силу.

Прошло несколько минут, прежде чем я почувствовал под ногами твердую землю. Я был на дне, точнее, на той поверхности, которая стала дном после того, как сель частично засыпал колодец. Насколько я мог судить, настоящее дно находилось футов на сто ниже того уровня, на котором я находился. К моему огромному облегчению, никаких змей здесь не оказалось: даже не знаю, что бы я делал, если бы они здесь были.

Отсутствие змей было, пожалуй, единственным плюсом. Сдвинув в сторону скопившийся за десять лет мусор, я обнаружил, что засохшая, слежавшаяся глина у меня под ногами тверда, как гранит. То и дело натыкаясь на крупные камни, я разбивал землю мотыжкой и только потом брался за лопату, чтобы наполнить ведро. В конце концов я отправил наверх записку, чтобы мне прислали что-то вроде кирки с короткой ручкой, чтобы ею можно было работать в тесном пространстве. Когда ведро в очередной раз спустилось ко мне, в нем лежало что-то вроде молотка каменщика с одним тупым и одним заостренным концом.

За вечер мы подняли наверх всего тридцать или сорок ведер. Работу замедляло большое количество крупных камней, которые приходилось дробить на части. Впрочем, и спекшаяся глина поддавалась плохо; лопата ее не брала, и мне все чаще приходилось пускать в ход острый конец молотка.

Проработав подобным образом часов шесть, я почувствовал, что вымотался до предела. На ладонях выступили волдыри, ремни подвесной системы врезались в бедра и помышки, легкие пылали от недостатка воздуха. Я давно потерял счет отправленным наверх ведрам и надеялся только, что их не будет слишком мало и что Лина не сможет сказать, что я-де отдыхал в тени и прохладе, пока они жарились на солнцепеке.

Когда, по моим расчетам, настало время ужина, я дважды дернул за веревку, и Пауло начал не спеша поднимать меня наверх. Я со своей стороны старался облегчить ему работу, упираясь руками и ногами в крошечные ступеньки, вырубленные в стене. Наконец моя голова показалась над краем колодца, и я с удивлением обнаружил, что на поляне собралось уже человек пятьдесят, причем не только детей, но и взрослых. Разумеется, я с головы до ног перепачкался в земле, поэтому многие, увидев меня, засмеялись. Несколько малышей в страхе бросились под прикрытие деревьев, а один мальчик лет десяти – самый храбрый или самый любопытный, – напротив, подошел поближе, чтобы потрогать меня и убедиться, что я – живой человек, а не порождение земных недр.