А затем повернулся ключ, и вошла Софья.

Скандал, случившийся сразу, как только старшая сестра обнаружила в квартире собаку, Марфуша пережидала, забившись в ванную.

– Сонечка! Всё у нас будет хорошо! Всё будет хорошо! – кричала Ася, стараясь не дать сестре говорить. – Ты посмотри, какая она беленькая, смотри, тихая какая, деликатная собака! Там всё сгорело! Она теперь с нами, я это твёрдо решила, всё!

– Она с нами! С нами! – во всё горло кричала Серафима, охраняя Марфушу у двери в ванную.

– Да вы что! А я! А со мной что будет? Забыли, что было, когда мы того сеттера взять хотели? Сейчас же убери её! И пропылесось! Господи, что же это творится!

– Сонечка, там их некуда девать! Ну совсем некуда! И страшно там! И кто караулить их будет? – тараторила Ася, обнимая и целуя сестру. – Мы с Марфушей будем у меня в комнате – ты и не заметишь! Всё обойдётся! Ты меня пожалей, и я тебя буду жалеть!

– Стоп! Хватит! – крикнула Софья и оттолкнула сестру. – Хватит чушь пороть! – И остывшим, твёрдым голосом проговорила: – Хочешь, чтобы я задохнулась от собаки? А мне надо жить! У меня – дочь!

Ася опустила руки и отступила на шаг. Её лицо, секунду назад полное жалости и горя, схватил, как озёрную воду, лёд.

– От хомяка не задыхаешься – и от Марфуши не задохнёшься. Таблетку выпей – и не задохнёшься! – усмехнувшись, сказала она. – Я тоже здесь живу и могу держать собаку. Я здесь прописана!

– Да ты что, с ума, что ли, сошла? – удивлённо, как будто даже с тревогой, сказала Софья. – Ненормальная! Вон отсюда с животным!

Ася вошла в ванную и погладила дрожащую спину Марфуши, успокоительно почесала за ушами и пристегнула поводок. В прихожей обулась, через локоть перекинула пальто и, подтолкнув Марфушу вперёд себя, вышла. Дверь оставила настежь. Она крепко, с размахом, захлопнулась от сквозняка, когда Ася выходила из подъезда.

А через минуту из окна Асиной комнаты высунулась Софья:

– Ася! Собаку отведи и вернись! Слышишь меня!

– А-ся! Ду-ро-чка-ты! Вер-нись! – вопила, влезши на столик у окна, Серафима с Птенцом на плече.

Эти родственные вопли Ася хотя и слышала, но не вникала в смысл – как будто звали кого-то постороннего. Очнулась, только когда её имя произнёс совсем другой голос – тёплый, похожий на свежий мёд, на крепкий чай из луговых трав, такой, что вылечивает с одного глотка. С ней говорил Болек.

Ася сама вызвала номер кузена – почти автоматически, смутно подумав, что и этот маленький шанс приютить Марфушу следует испытать.

– Ну конечно! Звони в домофон – я дома! – услышала она в ответ на просьбу о встрече. – Или, может, спуститься к тебе?

Время после Асиного дня рождения Болек прожил в чередовании тревоги и куража. Он будто шёл по минному полю, а вокруг кусками взлетала на воздух созданная им страна. То тут, то там рушились здания, которыми так гордился.

В день, когда Курт – крайне некстати! – напросился на встречу, Болек пережил очередной взрыв, сродни тому, что случился на семинаре, где мужчина с дёргающейся бровью обвинил его в своей семейной драме.

На этот раз бомба пришла по почте. Болек любил время от времени проверить «обратную связь» – письма с разноязыкой благодарностью от бесчисленных заочных учеников. Проглядев в кафе за чашкой чая список корреспонденции, он выбрал письмо на русском. В теме стояло: «Моя история».

«У меня была вера, – писала женщина. – Я знала, что Вселенная – это нечто большее, чем цепь причинно-следственных связей, а моя личность – нечто большее, чем набор физических данных, условных рефлексов и привычек. Теперь я знаю, что моё мировоззрение всего лишь кусок пластилина, из которого я могу вылепить ангелочка, а могу – монстра.

Конечно, вы ни в чём меня не разубеждали. Просто учили грамотно обходиться со своими ресурсами. Я была увлечена, много работала и научилась неплохо владеть собой, добиваться целей, избавляться от негатива. А когда зуд самосовершенствования прошёл, я поняла, что потеряла веру. Всё, что я приписывала Божественному промыслу, оказалось плодом моего созидательного либо разрушительного образа мыслей и действий. Всё, в чём уповала на Чудо, стало достижимо моими собственными усилиями.

И я хочу вам сказать: как ужасно то, что случилось со мной! Я – чудесная старинная пластинка, с которой кто-то стёр всю музыку. Теперь это просто чёрный диск, для которого можно придумать любое практическое употребление. Хоть торт на него клади, хоть вращай на пальце. Но музыки нет.

Вы справедливо скажете, что грош цена такой вере, которую можно так легко выбить из рук. Да, вы правы. Тогда в чём моя претензия? Я пишу вам всё это единственно для того, чтобы попросить: предупреждайте людей, что в ходе движения к амбициозным целям они могут утратить тот неуловимый смысл бытия, который у них был».

«А мосты-то и правда горят!» – подумал Болек и в тот же миг понял, что больше не хочет подбадривать себя.

Не дожидаясь счёта, он оставил под чашкой купюру и пошёл домой. Его лицо было собранно и твёрдо. На автомате улыбнулся консьержке, в лифте перемигнулся с десятилетней соседкой, возвращавшейся с пуделем после прогулки. Отпер дверь, вошёл и привалился к стене виском. Больше не нужно было держать мимику. Он с удовольствием облил бы слезами прекрасную жизнь, оказавшуюся подделкой, но не было слёз – один вырывающийся из груди сухой кашель. Фонарик юмора, где ты! Как нужен сейчас твой луч – улыбнуться собственной глупости и начать всё сначала. «Интересно, – успокаиваясь, подумал Болек, – когда меня разберут по кирпичам и сложат заново, впаяют ли в новую кладку изумруды? Или, может, в ней сделают нишу для распятия и горшков с цветами?»

Ничего особенного не случилось. Его «система» была одной из многих тысяч существующих даже не философий – методик, в которые можно встраивать жизнь, точно так же, как можно располагать предметы быта внутри дачного дома или квартиры. Каждый выбирает по своему вкусу и достатку. Да, он руководил ещё одной игрой, которая кому-то помогла, а кого-то, напротив, сбила с пути. Нормальное течение жизни!

Осознав это, он словно бы спустился ещё одним уровнем ниже в воронку, которую почуял давно. Внутренний завал, прежде скрытый, начал проступать наружу. Он выразился в неубранной посуде и горе бессистемно накупленных книг. И всё же нельзя падать вечно! Требовался выход на новый старт, разумное и сильное действие, способное потянуть за собой всю историю.

Когда Болеку позвонила Ася, он кинулся было наводить порядок в комнате, как вдруг почувствовал разочарование. Глупо надеяться на обновление за счёт Спасёновых! Ничего не будет нового, и в этом великая скука!

В юности Болек полюбил свою профессию за то, что она предоставляла ему возможность, подобно таможеннику, иметь доступ к «тайне чемодана». Со временем выяснилось, что люди таскают в своих разномастных тарах одни и те же пожитки, редко блеснёт что-нибудь новенькое, – и он утратил былое любопытство к секретам души.