Выходя в прихожую встретить Асю, Болек с грустью подумал, что багаж младшей кузины известен ему до дна. Бегство по липе обнадёжило было, но закончилось всё тем же тоскливым семейным миром. Союз с твердолобым неудачником и навязчивое желание «быть хорошей» – выбор жалкий, но популярный. Так что теперь тебе нужно, Ася? Консультацию по налаживанию семейной жизни от мастера, который с лёгкостью развалил свою?

Но, если взглянуть иначе, – тут он привычным движением мысли перевернул ситуацию солнечной стороной, – разве он не рад визиту? Ася – это меленькие жёлтые нарциссы с весенних парижских рынков. Такими приятно полюбоваться за чашкой кофе, оторвав взгляд от ленты новостей.

Приготовив улыбку, он открыл дверь и в первую секунду слегка потерялся. На пороге стояла хмурая девочка с грязно-белой собакой на поводке. Обе явно не подходили для украшения интерьера. Впечатляли зацепки на Асином ещё недавно миленьком сером пальто и чуть ли не обвиняющее выражение глаз, которые она устремила прямо в глаза хозяину. «Будет интересно!» – понял Болек и, отступив от двери, дал дорогу гостям.

– Вот, – сказала Ася, опуская взгляд на собаку. – Это Марфуша. Ей только переночевать, а то у Соньки аллергия. А утром заберу. Я её выгуляла. Она до утра будет спокойно в прихожей сидеть. – И ещё раз испытующе посмотрела в глаза кузена.

Ася была готова к отказу и решила заранее: если вместо немедленного согласия начнутся расспросы – она уйдёт сразу, не унижая себя и Марфушу выслушиванием оправданий.

По вздрогнувшим ресницам и взгляду, мимолётно скошенному на входную дверь, Болек прочёл её план.

– Ну зачем же в прихожей? – сказал он, решительно беря у Аси из рук катушку поводка. – Пусть проходит – кресло свободно! Только, может, лучше сначала в ванную?

Пока в душистой пене мыли покорную Марфушу, Болек узнал от Аси сюжет прошедшего дня.

– Лёшка? – поднял он брови. – Лёшка поджёг приют? Нет, это исключено! Такого не может быть!

– Я это знаю точно. Я слышала, – бережно вытирая Марфушины уши, чтобы не попала вода, сказала Ася.

– Ты была там в момент поджога?

– Там был фонограф. Курт забыл его там, на ветке, – и всё записалось. Лёшкин голос, проклятия.

– Ты слышала запись сама? – потускневшим голосом, словно Ася принесла очень плохое известие, спросил Болек.

Ася кивнула:

– Мы с Куртом послушали, и он сразу стёр. Он сказал: пусть лучше думают, что это догхантеры. Он ведь прав? Там погибла одна собака. Она умела петь, – прибавила Ася, помолчав. – А Лёшка… Ну, ему теперь придётся жить с этим. Посмотрим, как он справится! – холодно проговорила она.

Болек посмотрел в сторону. Ощущение причастности к чему-то дурному возникло внезапно и легло на душу плотным туманом.

– Да. Мне тоже любопытно – как он будет с этим жить. Я, честно сказать, не предполагал… – проговорил он и, переборов минутный сумрак, взглянул на Асю. – Ты точно знаешь, что запись подлинная?

Ася хотела переспросить, о чём это он, но тут Марфуша, поняв, что её не держат, сиганула прочь из ванной. Фонтан мелких брызг, как заставший врасплох дождь, оборвал разговор.

Спустя пару минут, сидя в гостиной на корточках и вытирая махровым полотенцем дрожащую Марфушу, Ася продолжила рассказ:

– А Марфушу я отбила в переходе, у бомжей. Они решили, что она щенков потеряла, хотели помочь… Вот почему так устроено? Те, у кого и так всё хорошо, живут себе припеваючи. А кто и так уже рухнул – на того ещё и бесы налетают, как тля на ослабленное растение. Ведь, по смыслу, наоборот, там ангелы должны быть, на дне, чтобы помочь! А их нет! Почему так? – требовательно взглянула она на Болека и вдруг сама себя перебила: – Подожди! Соня сказала, ты ищешь место для нашего приюта? Это правда?

– Не то чтобы ищу. Просто задал вопрос человеку, который в этой области располагает некоторыми возможностями. Выйдет ли что-нибудь, не знаю, – уточнил Болек. – Ну что, тебе чай или кофе? Пошли на кухню, выберешь сорт!

Ася выпрямилась с мокрым полотенцем в руке.

– Я ничего не буду. Захочу – водички попью из-под крана! Извини, я миску забыла для Марфуши. Найдёшь куда воды ей налить?

Болек сдержал вздох. Перед ним была воительница одного дня от роду, но уже беспощадная. Желавшая защитить добро и ставшая частью зла. («Вот тебе и волжский городок! – усмехнулся он про себя. – Похоже, яхту, на которой хотел провести отпуск, захватили головорезы!»)

– Ася, ты мне родственница, – сказал он проникновенно. – Поэтому, позволь, я нарушу профессиональную этику и помогу тебе без твоего запроса. Можно? Скажи мне: ты впервые испытываешь горечь в таком масштабе? Или было уже что-то похожее? – И мягко, но властно усадил Асю на диван.

– Я не горечь испытываю. Я ненавижу! – дёрнув плечами, но оставшись сидеть, сказала Ася. – Ненавижу Лёшку! Ненавижу всех живодёров! Но догхантеры просто выродки, их даже жалко. А кого действительно надо ненавидеть – это обывателей. Нормальных, со здоровой головой. Вот этих всех, кто от своего здоровья жуёт чего-нибудь на ходу и проходит мимо голодной, больной собаки или кошечки, у которой всё болит и стонет, всё зудит! Просто проходит мимо, как будто её и нет! А ведь мы в ответе! Нам Бог целую планету доверил – чтобы мы о каждой твари заботились, а они что делают! Вот этих уродов равнодушных я буду крушить. Не дам им жить в тепле! Я придумаю, как их достать, чтоб они на своей шкуре почувствовали!

– Ну хорошо, а если тебя кто-то вздумает доставать за то, что ты, скажем, инвалидам не помогаешь? Детьми-сиротами не занимаешься и прочее?

– Больными Саня занимается, – отвернувшись, сказала Ася.

– Ясно, у вас разделение труда. Ну тогда ладно, круши меня, я согласен! – вздохнул Болек и пересел в кресло напротив Аси. – Нет, серьёзно, я ведь как раз и хочу именно пожить в тепле!

Ася, перебирая Марфушину шерсть, молчала.

– Да! И нет у меня других целей. Пожить в тепле, в детстве моём – недели этак две! – признался Болек. – Думал, устроюсь в бабушкиной комнате у окна, буду смотреть на реку, а вы меня будете звать на завтрак, на чай, ну и погулять. И, кстати, вкусно поесть – моя слабость. Так что давай круши, я стопроцентно твой клиент! – заключил он и сделал серьёзный вид.

– Тебя не буду – ты Марфушу принял на постой, – сказала Ася.

– А помнишь лесной пруд? – понизив голос, спросил Болек. – Там ещё куча стрекоз – просто всё в голубых льдинках! И кувшинки белые! Мы за ними охотились – ты, я и Сонька. Тебе лет пять было или шесть. Ты по-собачьи плавала, фыркала, помнишь? А потом обязательно появлялся Саня и вопил, что мы тебя утопим. А вода там такая густая, медленная. И тёплая. Прогревалась хорошо. Очень тёплая…

На этих словах летние глаза Болека проникли в Асины зимние, и она почувствовала, как лёгким течением её относит прочь, в благоуханную заводь, лесной илистый пруд с коричневатой водой. По сияющей глади скачут солнечные водомерки, а на глубине – каких сокровищ там только нет!