вышел за границы ногтя, она его стерла и снова мазнула слишком широко.

– Сейчас-то он как? Ничего? – осторожно спросила она.

– Магнус-то? Еще бы! У него какая-то женщина на побережье.

– Надеюсь, она добра к нему.

– Думаю, что да.

– Иногда он бывал ужасно ревнивым, – продолжила Элвис, – то есть ревновал-то он, конечно, не меня, а Лину. По-настоящему, представляешь? Мог полночи простоять перед ее домом на тот случай, если она вздумает вернуться домой с кем-то другим. Я ведь жила рядом. Слышала, как он приезжал на мотоцикле.

– У него были основания для ревности? Лина с кем-то еще встречалась?

– Она бы убила меня на месте, если бы я проговорилась.

Эйра улыбнулась.

– Ну, теперь-то она вряд ли может это сделать.

– Да, но… Это очень глубоко укоренилось. Для всех она до сих пор почти святая. О мертвых вроде как плохое не говорят, только хорошее. Так уж заведено. Все ждут от тебя, что ты станешь рыдать и приговаривать, какой замечательной подругой она была.

– Но…

– Она могла быть очень злой. То зовет, приходи скорей, ведь ты же моя самая лучшая подруга на свете, а через пять минут уже называет меня дегенераткой, только потому, что я не была такой ушлой, как она. Только потому, что она читала заумные книжки французских авторов, в которых больше никто ничего не понимал. Мне же лично думается, что она только говорила, что читает их. Как будто это было кому-то интересно. – Элвис снова подняла голову. – Мне, конечно, не следовало бы вообще употреблять это слово, ну, «дегенерат» то есть, но в то время оно было в ходу. Сейчас так уже не говорят. Воспитанные люди уж точно. По-другому это звучит как умственно отсталый, хотя так тоже не говорят, уж я-то знаю, ведь я кроме всего прочего работаю еще и личным секретарем. Функциональные изменения, вот как это называется, но Лина называла так тех, кого считала круглыми идиотами. И все равно я продолжала дружить с ней.

Элвис отстранилась от рабочего стола и, оторвав кусок бумаги от висевшего на держателе рулона, высморкалась. После чего вытерла руки влажной салфеткой.

– Думаю, тебе надо осмелиться на более яркий лак.

– Может, в следующий раз.

Эйра наблюдала, как Элвис крепко закручивает флакончики и наводит порядок на рабочем месте.

– С кем встречалась Лина и о ком тебе не разрешалось говорить?

– Знаю, я должна была рассказать об этом полиции, но тогда… Мне было всего пятнадцать лет. Если бы полиция их схватила, Лина на всю жизнь возненавидела бы меня. Она соврала родителям, когда сказала им, что собирается переночевать у меня, вот почему они не стали ни о чем спрашивать. Родители у Лины были очень строгие, ни капли в рот не брали, и поэтому просто с ума сходили, когда Лина красилась или напивалась. Один раз они даже хотели отправить ее к родственникам в Финляндию, или в какую-нибудь школу подальше, где царят суровые порядки и запрещено без разрешения выходить наружу…

– И чем же, собственно, Лина собиралась заняться в тот вечер?

– Она собиралась сбежать из дома, – просто ответила Элвис. – Удрать вместе с тем парнем. Я ведь думала, что она так и поступила, поэтому ничего не сказала. Это уж потом стало известно про Улофа и о том, что он с ней сделал…

– Кем он был, этот парень?

– Она не сказала, как его зовут.

– А Магнус об этом знал?

– Зная Лину, не удивлюсь, если она бросила ему это прямо в лицо. Мне же она сказала, что у нее был просто отпадный секс, что здешним пацанам такое и не снилось… Даже пожалела меня, бедненькую маленькую дегенераточку, которая и знать и не знает, каким может быть настоящий секс… Я же в основном переживала за Магнуса, как, должно быть, сильно его это ранило. Кстати, она была не права. Он был хорош в постели. Ой, прости, я, наверное, болтаю лишнее…

– То есть тот парень был нездешним? – уточнила Эйра.

Элвис утвердительно качнула головой.

– Как они встретились?

– На дороге. Лина путешествовала автостопом.

– У него была машина?

– Да, знаешь, скорее всего, была, потому что они трахались прямо в тачке, если это, конечно, правда. Лине нравилось говорить мне такие вещи, чтобы подразнить меня, потому что у меня-то не было парня, а потом мне пришлось поклясться, что я никому не расскажу. Я вроде как должна была сидеть и нянчиться с ее секретами, сгорая от зависти. Чтобы казаться еще более значительной, она даже сказала, что он влюблен в нее. Прямо как в плохих американских фильмах. Это было похоже на нее, придумывать всякие пикантные подробности, чтобы заставить меня почувствовать себя глупой и неопытной.

Интересно, подумала Эйра, поймет ли Элвис, когда фото Кеннета Исакксона окажется в газетах. Завтра или послезавтра, вряд ли с этим станут долго тянуть.

Она взяла свой телефон и набрала номер счета, который был указан на стене.

– Я забыла спросить, сколько это будет стоить.

Они сидели на кухне и болтали о погоде. Ели запеченного в духовке лосося, которого Эйра купила уже разделанным на куски и в пластиковой упаковке. Эйре показалось, что мама с несколько скептическим видом ковыряет еду в тарелке. Еще бы, ведь, по ее мнению, лосось должен быть выловлен в реке или куплен у кого-то из знакомых, а не упакован в пластик где-нибудь на ферме в Норвегии, откуда он попал к ним на стол через местный супермаркет.

– Как, говоришь, его звали? – Черстин перестала жевать.

– Ларс-Оке, он жил возле береговой заставы. Разве ты его не помнишь, мама? Я узнала, что вы были довольно близки.

Отсутствующий взгляд, мыслями пребывающий где-то там, далеко.

– Надо бы мне в этом году обязательно помыть окна.

Эйра пыталась понять: то ли ее мама действительно забыла, то ли пытается уйти от темы, хотя порой это было одно и то же.

После ужина она отправилась к реке, мимо того синего дома, где, по идее, когда-то жил тот мужчина по имени Ларс-Оке. Дом стоял пустым, но заброшенным не выглядел – должно быть, дети все никак не решат вопрос с наследством. Могли найтись тысячи причин, почему дом оставался незаселенным: распавшийся брак, умершие родственники, неприятные воспоминания.

Эйра брела по берегу, вспоминая то лето, когда они с девчонками бросали своих кукол в реку, чтобы посмотреть, поплывут они или утонут. Тогда вода в реке казалась темнее, а море, начинавшееся на востоке, – бесконечным, хотя это и не море вовсе, а залив. Она так и не сумела привыкнуть к