богемы даже после собственной смерти. И если задать ещё раз тот самый вопрос, с которого началась наша история, – действительно ли она была так красива, эта Мизиа Серт? – то не ждите другого ответа, кроме как: о, да, она была поистине прекрасна!

Город на двоих

Белла Розенфельд / Марк Шагал

Марк Шагал был истинный человек мира. Родился в Витебской губернии, учился в Петербурге и Париже, работал в Нью-Йорке, Чикаго, Иерусалиме, Цюрихе, умер в Провансе. В справочниках и энциклопедиях его называют сразу и русским, и французским, и белорусским, и еврейским художником, но нет сомнений в том, какой город сыграл главную роль в жизни и творчестве Шагала. Конечно же, Витебск – утраченный мир его детства. И в том, кто был главным человеком для Шагала, также сомнений нет. Конечно, Белла: его натурщица, муза, жена – и землячка. Тоска по Витебску была у Марка и Беллы общей, этот город они поделили на двоих, как и память о нём.

Город, который был, – и город, которого не было

Шагал тосковал по Витебску всю свою жизнь – во многих работах мастера это чувство выписано вместе с извозчиками, низкими крышами и странными вывесками.

Спустя годы Витебск ответит художнику взаимностью – сегодня именно Марк Шагал считается главным местночтимым героем, хотя Витебск помнит и других знаменитостей, от Наполеона до Пушкина, от Бунина до Бахтина.

Приезжаешь в Витебск – и почти сразу попадаешь к Шагалу в гости, входишь в одну из его картин. Покровская улица, где нынче работает музей художника, находится совсем рядом с вокзалом, и она мало изменилась за прошедший век. Тихая, провинциальная, «деревья стоят вдоль дороги навытяжку». Именно Покровская стала средоточием детских воспоминаний Шагала, хотя родился он в другом районе, на Песковатиках, в квартале еврейской бедноты. Тот, самый первый дом был крохотным и напоминал, по мнению художника, «картофелину, вымазанную в селёдочном рассоле». Вблизи располагались тюрьма и сумасшедший дом… Хорошенькое начало жизни, не правда ли? И это мы ещё не сказали о том, что в ночь рождения Марка, 7 июля 1887 года, в городе вспыхнул сильнейший пожар, да и родился мальчик практически мёртвым – его кололи булавкой, щипали, окунали в ведро с водой, пока он наконец не запищал… Считалось – не жилец, а вот поди ж ты!

Совсем скоро после рождения маленького Моисея (с таким именем появился на свет художник Шагал, Марком он станет лишь в Париже) умер его дед, и семья перебралась в другую часть города, на Покровскую улицу, в Задвинье. (В Витебске две реки – Западная Двина и Витьба, её приток.) «Из нашего окна открывался вид на церкви, заборы, лавки и синагоги. В этом было что-то изначальное, простое и вечное, как на фресках Джотто. Мимо меня туда-сюда сновали евреи, молодые и старые: Явичи и Бейлины. Бедняки спешили домой. Богачи шагали домой. Мальчик бежал домой из хедера. Мой папа возвращался домой. Кино-то ещё не было. Вот люди и ходили либо домой, либо в лавку», – так описывал Шагал жизнь на Покровской улице.

Поначалу Хацкель-Мордухай и Фейга-Ита Шагалы (они, кстати, были двоюродными братом и сестрой) занимали только один дом на Покровской, потом дела пошли на лад, и семья будущего художника построила ещё два деревянных дома и один кирпичный, где и находится нынешний дом-музей (мемориальная доска уведомляет на белорусском: «Тут жыу мастак Марк Шагал»). Марк был старшим сыном, после него на свет появились Хана, Давид, Зисля, близнецы Лея и Маня, Роза, Мария и Рахель.

Часть помещений Шагалы сдавали внаём, а в кирпичном доме устроили бакалейную лавку, где всем заправляла мать семейства: продавала бочковую селёдку, пилёный сахар, овёс, муку и свечи. Отец Марка обладал большой физической силой, работал тяжело, на износ – грузчиком. Семья была многодетная, шумная, набожная… Даже теперь в музее можно уловить дух любимого старого дома – при том что обстановка, конечно же, не подлинная. Предметы мебели и прочий интерьер не имеют прямого отношения к семье Шагала, но строго соответствуют историческому периоду (конец XIX – начало XX века). При входе – ухоженный фруктовый сад, где среди клумб красуется памятник под названием «Витебская мелодия на французской скрипке», автор – В. Могучий (это, кстати говоря, не единственный памятник Шагалу в Витебске: в самом начале Покровской улицы установлена скульптура А. Гвоздикова, представляющая Шагала в его поздние годы).

Бывшая лавка нынче стала жилым домом: на подоконниках – горшки с фиалками, на столиках – вязаные салфетки. И старое зеркало в деревянной раме – точь-в-точь как на картине 1914 года «Цирюльня. Дядя Зусман»… В одной из комнат создатели музея заново «открыли» бакалейную лавку – легко вообразить, как общалась с покупателями словоохотливая Фейга-Ита…

Не только дядя Зусман, но и вся многочисленная родня Шагала увековечена в его картинах. Вот брат Давид с мандолиной. Вот сестричка Марьясинка… Даже летающий над крышами мужик (набросок к картине «Над Витебском», 1914, частная коллекция) вполне может оказаться не просто мужиком, а родным дедом Шагала из Лиозно – тот любил выбраться тёплым вечерком на крышу и поесть в своё удовольствие цимес. Волшебство картин Шагала – родом из витебского детства, и даже в парижских сюжетах нет-нет да мелькнут заборы-карандаши, сугробы и колокольни…

В 1906 году юный Мовша (домашнее имя Шагала) поступил в частную школу рисования и живописи Юделя Пэна – единственную в то время художественную школу в Витебске. Там ему довелось провести лишь несколько месяцев. И тем не менее именно Пэна (сказочная фамилия!), убитого у себя дома в 1937 году при невыясненных обстоятельствах, Шагал называл своим первым учителем.

Осенью 1906 года Мовша впервые покинул родной город, сорвавшись вместе с другом на учёбу в Петербург. Полагал, что никогда не вернётся: он уезжает навсегда, чтобы стать настоящим художником. Но Витебск его не отпустит – никогда, и уж тем более не в этот раз!

В 1909 году, поучившись у Николая Рериха и Леона Бакста, Шагал вернулся в родной город будто бы специально для того, чтобы познакомиться с любовью всей своей жизни – Беллой (Бертой) Розенфельд.

Писательница

Юная красавица Белла происходила из богатой еврейской семьи, её отец владел несколькими ювелирными магазинами. Витебск находился в черте оседлости (так в Российской империи с 1791 по 1915 год называлась граница территории, за пределами которой евреям запрещалось постоянное жительство), и еврейское население здесь не чувствовало себя таким ущемлённым, как