– Точно – совесть заела, – определил Демин и пьяно захихикал, при этом показывая на меня пальцем. – Он совестливый. Ты поняла, Светлана? Когда все вынюхивал, с совестью у него был полный порядок, а теперь вот подперло.

– Прощайте, – сказал я и вышел из квартиры, напоследок громко хлопнув дверью.

Светлана настигла меня уже на проспекте.

– Не обижайся на него, Женя.

– Пошел он к черту!

– Он не прав, конечно, но его можно понять. Из-за этой истории мы все немножко ненормальные.

Мы сели в сквере, До встречи с Мартыновым оставалось примерно два часа.

– Ты действительно сегодня уезжаешь? – спросила Светлана.

– Да.

Она вздохнула:

– Жалко.

Я недоверчиво хмыкнул.

– Правда, Жень. Только с тобой одним я чувствую себя более-менее спокойно.

– Почему?

– Потому что одному тебе я верю.

Она хотела сказать этим, что только в моей непричастности к убийству Самсонова она твердо уверена. Я понял.

– Ты уедешь – и совсем пусто станет. Пусто и одиноко.

Потому что никого из прежней жизни не будет рядом с ней. Все рухнуло со смертью короля.

Чтобы хоть немного ее отвлечь, я заговорил о каких-то пустяках. Мы проболтали целый час, а потом поехали к Мартынову. Оказалось, что он с четырех часов утра находится в своем кабинете.

– Вот, – сказал я. – Мы приехали.

– Отлично, – равнодушным голосом ответил Мартынов, и я понял, что приезд Светланы уже ничего не решает.

Он продемонстрировал нам свою находку, тот самый металлический цилиндр, которым был убит Самсонов. Эту вещицу я видел впервые. Светлана, как оказалось, тоже.

– Это из самсоновского дома, – упрямо сказал нам Мартынов. – Вспоминайте!

Почти умолял. Светлана покачала головой. Этот предмет был ей незнаком. Мартынов совершенно расстроился. Он еще побеседовал со Светланой, но по тому, как бесстрастно задавал свои вопросы, было видно, что дело сделано. Он и сам это подтвердил очень скоро.

– С Кожемякиным все прояснилось. Эксперты дали заключение, что обнаруженная нами… – Мартынов посмотрел на Светлану, – что обнаруженное нами действительно принадлежит ему.

Светлана вряд ли поняла, о чем идет речь, но никто не стал ничего ей объяснять.

– Значит – только обвинение в вымогательстве? – подытожил я.

– Да, – ответил Мартынов.

И только теперь стало видно, как этот человек устал. У него, наверное, не было ни одной спокойной ночи за все это время. И наградой была полная бесплодность поисков.

– И что же теперь? – спросила Светлана. – Вы найдете… его?

– Найдем, – пообещал Мартынов, но это был дежурный оптимизм.

Лично я на его месте ответил бы честнее. Смерть Самсонова была тем самым случаем, когда виновного найти невозможно. Слишком громкое дело. Такие дела всегда остаются нераскрытыми. Я не мог вспомнить исключений из этого правила.

Пора было прощаться. Я сказал Мартынову, что уезжаю из Москвы. Мартынов скорбно поджал губы и кивнул. Мы обнялись.

– Прощайте, – сказал я.

Теперь я уже точно знал, что мы никогда больше не увидимся. Раньше думал, что встречусь с ним на суде, но суда по самсоновскому делу, как оказалось, не будет.

Я оставил Мартынову ключ от служебной квартиры, в которой прожил все это время, попросив передать ключ Боброву. Мартынов пообещал сделать это.

Мы со Светланой вышли из здания прокуратуры.

– Ты куда? – спросила она.

– На вокзал.

– Я тебя провожу.

Я не возражал. Я купил себе билет до Вологды. Поезд отходил через час. Я оставил Светлану и отправился на поиски телефона.

Трубку на том конце провода сняли почти сразу, и я едва удержался, чтобы не подпрыгнуть от радости, услышав голос Марины:

– Алло?

– Маринка! – выдохнул я. – Где ты пропадала? Я не мог тебя вызвонить несколько дней и едва не уехал…

– Я здесь больше не живу.

– Да мне все равно, где ты живешь! – воскликнул я и счастлива засмеялся. – Я уже все решил. Ты поедешь со мной. Только так, и никак иначе! Я приеду за тобой прямо сейчас, и не вздумай отговаривать. Если твой муж вздумает мне перечить…

– Он погиб, Женя.

Я захлебнулся и едва не выронил трубку. Долгие несколько секунд понадобились мне, чтобы понять, что я не ослышался, но я все-таки переспросил:

– Как ты сказала?

– Он погиб несколько дней назад. Возвращался из командировки, и их машина перевернулась. Вчера его похоронили.

– Будь на месте! – распорядился я. – Еду!

И швырнул трубку на рычаг. Когда я вернулся к Светлане, она обеспокоенно спросила у меня:

– Что-то случилось?

– Случилось, – подтвердил я. – Я никуда не еду. Но это пустяки. В общем, потом все объясню. Извини, я очень спешу.

Марина была в черном вдовьем платье, и я в первый момент даже вздрогнул, увидев ее, – так она была похожа на Светлану. Черты ее лица стали еще тоньше, а в глазах плескалась печаль. Я не осмелился поцеловать ее, а только кивнул.

В квартире стояла гнетущая тишина – верный признак вошедшей в дом беды. Распахнутая сумка, наполовину заполненная вещами, покоилась на полу, как раз посреди комнаты.

– Ухожу отсюда, – неживым голосом произнесла Марина. – Не могу здесь оставаться.

Только сейчас я заметил, что она сутулится. Беда пригнула ее, не давая возможности распрямиться.

– Как это случилось? – спросил я.

– Саша с сослуживцами поехал в Сергиев Посад. Там у них какой-то объект недостроенный. Когда уже возвращались, навстречу вылетел грузовик…

Она всхлипнула, но смогла закончить фразу:

– Погибли все, кроме водителя грузовика.

Я с трудом удержал горестный вздох. Мой взгляд упал на лежащий на столе фотоснимок: Марина и Саша сидят в кресле, улыбаясь в объектив. За их спиной часы с кукушкой. Семейная идиллия. Вот только кукушка накуковала им совместной жизни всего ничего. Марина перехватила мой взгляд и вдруг заплакала. Она плакала в голос, как плачут только женщины и дети. Я не пытался ее успокоить, потому что знал, что это бесполезно.

Марина, не переставая плакать, принялась складывать вещи в сумку. Я заметил, что она делает это крайне неаккуратно и вряд ли сейчас себя контролирует.

– Ты возвращаешься к родителям? – спросил я.

Марина кивнула. Она уже почти не плакала, только всхлипывала. Взяла в руку фотографию – ту самую, со стола, и я подумал, что сейчас разрыдается снова, но она сдержалась и только горестно покачала головой. Спрятала снимок в сумку и негромко произнесла: