Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кстати, кофе не будет.
– Почему?
– Ешь.
– Сам готовил?
– Я неплохо готовлю, – отвечает Тимур. – Но редко: у меня на это нет времени. Так что оценишь кухню моего любимого ресторана.
Мясо, которое он выуживает из микроволновки, издает такой аромат, что удержаться практически невозможно. Хотя я съедаю всего пару кусочков, и аппетит неожиданно пропадает.
Нет, причина не в том, что меня тяготит молчание. И не в том, что я постоянно чувствую на себе взгляд Тимура. Наверное, я просто переоценила свои силы, и все.
– Понятно, – говорит хозяин дома. – В этот ресторан тебя можно не приглашать.
– А ты собирался меня туда пригласить?
Облокотившись о стол, я подпираю кулаками скулы и заинтересованно смотрю на Тимура.
– Я собираюсь много чего с тобой делать.
– Например?
Я тру нос, который начинает неимоверно чесаться. Пытаюсь сдержаться, но все равно чихаю. А потом еще раз.
Тимур поднимается, снова начинает колдовать у плиты, загораживая обзор и разжигая мое любопытство.
– Например, лечить, – говорит он, ставя передо мной пузатый бокал с плавающими дольками лимона.
Обняв бокал ладонями, вдыхаю аромат вина, имбиря и гвоздики. Я не очень люблю глинтвейн, только под особое настроение. Но сейчас, когда за окном продолжает бушевать непогода, а я сижу, поджав ноги, на теплой кухне, под внимательным взглядом Тимура, с удовольствием делаю первый глоток.
– Не останавливайся.
С улыбкой делаю еще один глоток. Вкус чуть терпкий, с примесью горечи, а останавливаться и правда не хочется. Тепло. Внутри становится настолько тепло, что хочется стянуть с себя эту футболку.
И, наверное, мое желание очень красноречиво. Потому что Тимур протягивает руку и, обхватив мое запястье, тянет меня на себя. Размещает у себя на коленях, оттягивает горловину, которая и без того для меня очень свободна, и скользит губами по оголенному плечу. Я слышу его дыхание и то, как он втягивает в себя воздух на вдохе – как будто он пытается, но не может пока надышаться.
Удобно вот так сидеть, привалившись к нему. Пить глинтвейн, следить за тем, как поднимается и опускается его грудная клетка, то и дело тревожа кулон. Поддев его пальцем, рассматриваю странный знак и два переплетенных замка.
– Тебе его подарили?
– Да.
Что-то больно колет под ребрами.
Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться: это подарок от женщины. Наверное, от той, с которой он пытался попробовать… до меня… И с которой, как и со мной, тогда не вышло, не получилось.
– О чем он напоминает тебе?
– О том, что, даже если кажется, что все надежно и спаяно намертво, нельзя расслабляться.
– Ты… все еще хочешь помнить об этом?
Обхватив пальцами мой подбородок, он заставляет посмотреть на себя. Изо всех сил стараюсь выглядеть беспечно, чтобы он не прочел моих мыслей. Мне все равно… это прошлое… его прошлое… я ни на что не имею права…
– Прости, – тараторю поспешно, когда пауза слишком затягивается. – Я не должна была…
– Думаю, – он стягивает кулон через голову, и таким образом тот остается у меня на ладони, – я достаточно прокачал свою память и усвоил урок.
Он склоняет лицо к моему, а потом так целует, что у меня перехватывает дыхание и из ослабевшей ладони выскальзывает кулон. Цепочка еще пытается сопротивляться, но с лязганьем падает на пол, когда я разворачиваюсь и обхватываю шею Тимура, чтобы ближе… ближе… он стал еще чуточку ближе…
Остатки глинтвейна остывают в бокале, на улице уже ливень, но кого это волнует? Не до них. Сейчас не до них. Пусть они тоже останутся вне.
Вне стен спальни, вне зоны кровати, на которую Тимур бросает меня. И, не давая времени перевернуться на спину, задирает футболку, угрожая чуть хриплым голосом:
– Тебе нужно хорошо пропотеть.
В том, что это отнюдь не угроза, я убеждаюсь позже, гораздо позже. К этому времени мое горло уже саднит от стонов, кожа настолько чувствительная, что я вздрагиваю даже от поцелуев, а наши влажные тела все еще продолжают биться друг о друга.
Сил нет, но он сам управляет мной. Натягивает на себя, заставляя раскрыться сильнее, и вдалбливается так глубоко, что я опять задыхаюсь. Мне кажется, что так не бывает… что я больше уже не могу…
Но его губы, руки и пальцы творят с моим телом какое-то волшебство, и оно отзывается, принимает его, а я бесстыдно шепчу:
– Еще… пожалуйста… еще… вот так… мне нравится так…
На животе. На спине. Сбоку. Даже сверху, хотя все, что я в состоянии делать, – это распластаться на нем и чувствовать, как он проникает в меня, наращивая темп с каждым ударом.
Мои пальцы скользят по его телу, моя грудь вдавливается в его, мои протяжные стоны перекрывают шум дождя, ветер и топят в моем крике все мысли, которые не касаются меня и его.
Стыдно. Порочно. Нельзя. Не должна.
Знаю, но думать об этом нет сил. Не сейчас, когда его взгляд меня прожигает. Не сейчас, когда его губы опускаются ниже пупка, а его руки раздвигают мне ноги, закидывая их на сильные плечи.
И не тогда, когда, заставив меня умереть, он вновь врывается в мое тело и оживляет меня своими толчками.
Это какое-то безумие, жажда, которую нельзя утолить, помешательство – одно на двоих.
С меня сходит семь потов или больше, когда, долго терзая, он позволяет мне кончить и расслабленно замирает у меня за спиной. Дыша мне в макушку, продолжая удерживать в руках мои влажные волосы. Вжимая мое обессиленное тело в свое. Соединяя наш пульс на ладонях.
Усталость закрывает мои глаза темным коконом. Я не смогу подняться и уйти, даже если очень буду стараться.
А я не буду. Я не хочу. Просто мне чуточку страшно. Или не чуточку, потому что, уже окунаясь в сон, я чувствую, как Тимур отпускает мои волосы, отстраняется, и с удивлением слышу собственный голос:
– Ты же не бросишь меня?
Он разворачивает меня, и я упираюсь щекой ему в грудь.
– Уже второй раз, – говорит он недовольно. – Второй раз, Аня. Может, скажешь, кто тебе внушил эти мысли?
– Какие? – бормочу сонно я.
– Про то, что я могу тебя бросить.
– Никто, – зевая, устраиваюсь поудобней. – Правда никто. Просто один раз ты ведь меня уже бросил…
– Когда?
Я силюсь ответить.
Правда, я очень стараюсь, но сон окончательно берет меня в плен. Я не могу открыть глаза, даже когда слышу, что где-то вдали разрывается мой телефон.
Я просыпаюсь оттого, что мне становится жарко и ужасно хочется пить. В окна несмело скребется рассвет, наполняя комнату серыми тенями.