Именно я настояла на том, чтобы он уехал на время, чтобы дал мне возможность побыть одной, подумать, смириться.

Мне трудно было рядом с ним находиться. Я не знала, чего я хочу, всё и все раздражали, я всех ненавидела. Он старался, но у него тоже в какой-то момент закончились силы, или он понимал, что я готова к тому, чтобы сжечь все мосты.

Две недели – недолгий срок. Но ко мне он вернулся с новыми силами, и мы смогли переступить через ту пропасть, что сами создали.

Две недели – недолгий срок. Но для кого-то – это целая жизнь.

Глубоко выдохнув, я выныриваю из «убежища», смахиваю влажные дорожки с щек, стирая следы своей слабости. Макс помогает – его теплые пальцы задерживаются на моей коже.

– Я видела Настю. Сегодня. У тебя чудесный малыш.

Макс опускает руки. Зарывается в свои волосы пальцами, потом растерянно трет ладонью лицо и наконец смотрит в глаза.

– Мы случайно пересеклись. А может, и нет. Может, она узнала от наших общих знакомых. Я не собирался, даже не думал ни о чем таком… Просто было так паршиво, а тут она… Клубы, вечеринки – у меня голова пошла кругом. Не соображал, что делаю. Хотелось забыться…

Хотя бы на время ему это наверняка удалось. Она любила, а возможно, и любит его до сих пор. И она считала его лучшим… нет, не другом – мужчиной. Ради него она была готова на все – подлость, подлог, а в итоге взяла свое нежностью, лаской.

– Настя пыталась звонить потом, но я обрубил все концы. Вернее, думал, что обрубил.

Он замолкает.

– Полгода назад она все же нашла способ связаться со мной… Знаешь, о чем я подумал, когда узнал о ребенке? – Он впивается в меня взглядом. – О том, что боюсь тебя потерять.

Повернув голову, он переводит взгляд на картину, и я тоже смотрю на нее. Серые тени, распахнутое окно, на его фоне женский силуэт в красном платье. За окнами город, знакомая улица, много огней. Только возле окна уже не темный мазок, а котенок, который пытается выбраться. Котенок, на ухе которого притаилась яркая бабочка.

Возможно, когда-то мы сможем находиться рядом без боли и без этого ощущения потери и пустоты, что разъедают, как кислота.

Но сейчас слишком сложно.

Я выжата, устала, мне нужно побыть одной. Макс уговаривает остаться, предлагает вариант, что уйдет он, а не я. Но я их все отметаю.

– Всю недвижимость я снова перепишу на тебя… – говорю я, уже стоя у двери с чемоданом.

– А потом я снова пойду к юристу, и мы так и будем бродить туда-сюда, – качает он головой. – Анита, половина твоя. Потом решишь, где ты хочешь жить. А пока…

Он вкладывает мне в руку ключи от нашей второй квартиры.

– Мы все равно никогда там не жили.

Да, за ней следила женщина, которую нанял Макс, сами мы там изредка появлялись – эта квартира была лишь вложением. Или ждала меня все это время.

Кивнув, я бросаю прощальный взгляд на Макса и выхожу. Не оглядываясь. Не поддаваясь порыву обнять его.

Нельзя.

Так будет только сложнее.

Квартира встречает меня эхом моих же шагов. Еду по дороге я не купила, но есть не хочу. Приняв душ, переодеваюсь, ложусь в гостиной – кровать кажется непривычной, чужой. Пытаюсь уснуть, но не получается.

Слишком много событий. Слишком много мыслей, которые теперь, когда я осталась одна, накатывают лавиной, которую остановить невозможно.

Уйти, бросить все – да, такой соблазн тоже есть. Спрятаться, отгородиться, чтобы больше не было больно, чтобы больше не чувствовать. Только вот… хочу ли я этого? На самом деле – хочу ли?

Никогда больше не увидеть Тимура. Никогда не услышать его голоса. Никогда больше не прикоснуться к нему? Никогда не сказать ему о том, что я чувствую.

«Забудь про сделку…»

Да, я слишком отчетливо помню эти слова.

Они отдаются во мне тоскливой волной, жалят, все еще жалят.

«Не можешь, – звучит снова в памяти голос Тимура. – Без меня ты дальше не можешь. Просто снова боишься».

– Могу, – шепчу я в темноту. – И нет, я уже не боюсь.

Решение, которое я принимаю, не дается легко. Но, наверное, так всегда, когда для тебя что-то действительно важно.

Я жутко волнуюсь. Несколько раз меняю одежду. В итоге останавливаюсь на строгой юбке, блузе и пиджаке.

Я долго возилась, поэтому к офису подъезжаю с опозданием в сорок минут. Побежала бы или хотя бы ускорила шаг, но мешает мандраж.

Мне страшно.

Да, страшно.

Но теперь я знаю, что я люблю. И думаю, это стоит того, чтобы перебороть свои страхи.

Я прохожу мимо секретаря, которая с чего-то вдруг рвется преградить мне дорогу, и толкаю дверь в кабинет генерального.

Тимур стоит, глядя в окно.

– Я же сказал, что занят! – роняет холодно он.

Я закрываю дверь перед возмущенным секретарем, но она все равно успевает пискнуть, и Тимур оборачивается.

Молчит.

И когда я приближаюсь к нему, он тоже молчит. И когда останавливаюсь напротив него, тоже не произносит ни слова. Только смотрит так… что у меня душа уходит в пятки и решает там пока отсидеться.

– Почему ты здесь?

Его голос звучит резко и холодно, и на секунду я даже поддаюсь легкой панике. А потом решаю нырнуть с головой в этот холод.

– Пришла сказать тебе, что ты ошибался и я могу без тебя… – Дымчатые глаза становятся заметно темнее, и до того, как чернота их затопит, я добавляю самое главное: – Но я так не хочу.

Он молчит, и я начинаю нервничать.

– И вообще, – начинаю нести какую-то ересь, – ты сказал, что сделка на месяц. А еще я работаю в этой компании и не планирую увольняться, даже если ты… даже если я тебе не нужна… а еще…

А потом он вдруг делает шаг и так прижимает меня к себе так, что становится трудно дышать, а говорить уж совсем невозможно. И это делает он.

– Помнишь, я говорил тебе, что у меня нет ни одной провальной сделки?

Киваю.

– Это действительно так. Но есть две сделки, о которых я сильно жалею. Первая восемь лет назад принесла компании один из лучших контрактов, но стала причиной, почему я тебя потерял. А вторую я необдуманно заключил на месяц, хотя нужно было сразу понять и оговорить, что это долгосрочный контракт, с автоматическим пролонгированием, и разорвать его невозможно.

На душе становится так легко, что кажется, если он не будет меня обнимать – я взлечу.

– То есть предлагаешь привыкнуть к мысли, что я так и буду всегда в твоем полном распоряжении и на твоих четких условиях?

– Первый пункт неизменен. – Он поднимает мое лицо, позволяя увидеть удивительное явление – как, веселясь, сгущается и наступает туман. – А вот условия можем и обсудить.