– Езжай своей дорогой, ведьмарь! А я пойду своей! Тебе же безразличны судьбы людей! Вот и иди, сражайся с чудовищами, делись энергией со всеми бабами, каких только встретишь, а меня оставь в покое!

– Я обещал доставить тебя в Смедин.

Похоже, утраченное на миг спокойствие вернулось не только в его голос: плечи горделиво развернулись, правая ладонь легла на рукоять меча. Разве что желваки по-прежнему гуляли на лице. Мужчина смерил спутницу взглядом, полным разочарования, подобрал с пола рубаху и, встряхнув, прикрыл девичью наготу. Отступил назад.

Немира вдруг почувствовала себя глупой, никому не нужной и уязвимой. От этого стало горько и противно.

– Я освобождаю тебя от этого обещания, – тихо сказала она, глядя в темные глаза.

– Я не тебе обещал.

– А кому?

Ведьмарь развернулся к выходу:

– Нам пора.

– Кому, нечистик тебя раздери?!

– Поспеши, мы тут загостились.

– А что, если я хочу остаться тут навсегда?

– С этим рыжим вертопрахом? – будто не веря своим ушам, переспросил ведьмарь.

– А почему бы и нет! – дерзко ответила Немира, с отвращением вспоминая сказанное задыхающимся предателем.

– Значит, готовься, что совсем скоро это село превратится в угли, как и твое когда-то.

Ведьмарь вышел. А девица, злая на себя, на него и на Леся, принялась собираться. Лишь на миг гнев уступил место вопросу: почему же на этот раз лунница смолчала? Немира даже оглядела бедро, но пятно никуда не делось.

* * *

– Уже уезжаете? – заволновалась Вида.

– Да, – сухо подтвердил Войтех, сидевший на нижней ступеньке лестницы. Его меч уткнулся острием в пол, а кисти смиренно покоились на резной рукояти. Точно страж. Вот только от кого охраняет: от желтоглазого или все ж от Леся? Хотя навряд ли последний осмелится вернуться. Никак до сих пор где-нибудь пытается надышаться али давно отыскал «подол», да без сопровождения.

Странно, но сейчас, когда бесконтрольная ярость схлынула, девица ощутила растущую внутри себя благодарность и робкую надежду. Войтех явился, стало быть, все ж небезразлична…

Завидев спутницу, мужчина встал, вернул клинок в ножны. Его лицо снова походило на вырезанного из дерева истукана. Радость стала испаряться.

– Не понравилось? – удрученно предположила хозяйка.

– Все хорошо, – криво улыбнулась Немира и протянула пузатый мешочек.

– Я уже расплатился.

– Расплатился, – подтвердила Вида.

– Ничего, это лично от меня.

– Не надобно, – замотала головой женщина, но алчный огонек в ее красивых глазах не погас.

– Это не деньги.

Войтех молча вышел во двор.

– Это целебный порошок. Я знаю, что у вас… э… нет наследника, – осторожно сказала девица.

– Как же нет? Есть. Лесь.

– Я о твоих собственных детях.

От пояснения хозяйка вдруг вся как-то скукожилась, приняв такой жалкий вид, что Немира даже почувствовала укол совести – все ж она это наперво из-за поступка Леся задумала и лишь потом из сострадания.

– Хочешь?

– Очень, – призналась Вида.

– А лекарь тебя глядел?

– И меня, и мужа, – обреченно произнесла женщина. – Сказал, здоровы.

Немира, утвердившись в верности задуманного, вложила снадобье женщине в руку. Подобный сбор в каком-нибудь Кревине запросто можно на добрую хату сменять. Каждая из травок растет в таких местах, куда даже волхвицы с трудом добираются, да и цветут раз в два, а то и вовсе в пять лет. А уж о приготовлении, сушке и долгом посте, что следует выдержать, дабы растения свою силу отдали, так и говорить не след.

– Оно из Лунного храма. Я там почти четыре года провела, толк в этом понимаю. Есть ли у вас тут поблизости дед?

– Там, за Крутым холмом, – смущенно ответила собеседница.

– На полнолуние завари это снадобье себе и мужу. Затем, испив его, ступай к деду. Задрав подол, садись на валун и возноси молитвы да просьбы о дитяти Великой Макоши. Муж пусть сделает так же после тебя. Повторяйте три ночи. На исходе, коли молитвы и желания будут искренними, зачнете.

– Благодарствую, – Вида прижала мешочек к груди, словно драгоценнейший дар на свете. Одинокая слезинка скатилась по ее щеке.

– Не плачь. Больше нет причин, – подмигнула Немира и не смогла не порадоваться, представив Леся с «длинным носом» и «голым задом». Вот вам и первый жених на деревне!

Алое солнце опускалось в Навье, размазывая по горизонту кровавые пятна. Ведьмарь вглядывался в недобрый знак, пока ночь с поспешностью голодного хищника не поглотила странный закат. Воздух посвежел. Мрак окутал каждую веточку, проник под каждую корягу. Шаг лошадей, коим так и не дозволили толком отдохнуть, сбивался все чаще.

– Войтех, нам нужно остановиться, пока животные не пали.

Вместо ответа спутник огляделся, натянул поводья и спешился. Немира последовала его примеру. Ей не очень-то хотелось первой нарушать тишину, что мертвым облаком висела меж ними всю дорогу от села, но и упорствовать дальше казалось глупым. Далек путь до Смедина – и усложнять его желания не возникало. Да и вопросов скопилось немало.

Однако быстро выяснилось, что ведьмарь вовсе не настроен ничего менять, словно его устраивало это затяжное безмолвие. Неужели он не чует этого напряжения? Неужели его не беспокоят все эти недомолвки? Но даже на третью попытку девицы хоть немного растопить лед мужчина ответил тем, что смежил веки, собираясь поскорее очутиться в гостях у Дремы. Безмятежен и абсолютно спокоен… И это после того, как он ворвался к ней в опочивальню без спроса! После того, как он дал понять, что она ему не нужна!

– За что ты так со мной? – прошептала девица так тихо, словно сама ночь выдохнула этот вопрос.

– Я? – темные глаза распахнулись. – Разве это я подложил тебя под того охотника за подолами?

Задыхаясь от обиды, Немира вскочила на ноги, но вместо того, чтобы утопить спутника в своей злости, глубоко вздохнула, возвращая в душу шаткое спокойствие:

– Я всего лишь хотела заставить тебя ревновать!

Войтех смолчал, но даже пляшущий свет костра не сумел скрыть, как затрепетали его ноздри, участилось дыхание, как напряглись плечи.

– Я ждала тебя почти четыре года! Я ненавидела тебя за то, что ты бросил меня в Лунном храме, за то, что оттолкнул перед отъездом, что не интересовался мной в своих письмах, что был бесчувствен, холоден и безразличен… Как и теперь… – сипло добавила Немира, поморщившись от болезненных воспоминаний, и снова опустилась на мягкую траву.