«Борьба за главенство в Германии» почти закончилась, но назревала битва за первенство в Западной Европе между Пруссией и становящейся все более обеспокоенной и подозрительной Францией, и к концу 1860-х годов каждая из сторон пыталась определить свои шансы на победу. Франция все еще выглядела значительно сильнее. По численности населения она намного опережала Пруссию (хотя общее количество немецкоязычного населения в Европе было больше). У французской армии был опыт недавних кампаний в Крыму, Италии и на других континентах. Ее пехота была вооружена лучшими в мире винтовками системы Шасспо, намного превосходящими прусские игольчатые ружья. Кроме того, у французов было новое секретное оружие — митральеза, пулемет, способный производить до 150 выстрелов в минуту. Их флот значительно превосходил прусский. К тому же они могли получить поддержку от Австро-Венгрии и Италии. Когда в июле 1870 года пришло время отчитать пруссаков за их нахальство (за лживую дипломатию Бисмарка относительно будущего Люксембурга и за возможного кандидата от Гогенцоллернов на испанский трон), мало кто из французов сомневался в исходе кампании.

Однако уже 4 сентября разгромленная французская армия сдалась в Седане вместе с Наполеоном III (что привело к очередному падению императорского режима в Париже). Это был масштабный и стремительный крах всех розовых мечтаний французов. Как оказалось, ни Австро-Венгрия, ни Италия не поспешили на помощь Франции, а ее собственный флот продемонстрировал абсолютную неэффективность. Поэтому все зависело лишь от мощи сухопутных армий противников, а здесь пруссаки были бесспорными фаворитами. Несмотря на то что обе стороны для переброски своих огромных войск к границам использовали железную дорогу, французская система мобилизации оказалась гораздо менее эффективной. Призванные на службу резервисты самостоятельно догоняли свои полки, уже отправленные на фронт. Артиллерийские батареи были рассредоточены по всей Франции, и требовалось время, чтобы собрать их в одном месте. В свою очередь, на выдвижение в сторону Саара и Эльзаса трех германских армий (в совокупности более 300 тыс. человек) ушло всего пятнадцать дней с момента объявления войны. Преимущество винтовок системы Шасспо зачастую сводила на нет прусская тактика использования переносной скорострельной артиллерии. Свои же митральезы французы предпочитали не использовать на фронте, а если использовали, то бездумно. Вялость и некомпетентность маршала Базена были просто неописуемы, хотя и сам Наполеон III был не намного лучше. В то же время, несмотря на разгром и тяжелые потери отдельных прусских подразделений «в условиях неясности боевой обстановки», у Мольтке была возможность наблюдать за действиями всех армий, и его готовность изменять планы с учетом новых обстоятельств позволила продолжить кампанию и довести ее до победного конца. Хотя республиканские войска и продолжали оказывать сопротивление в течение еще нескольких месяцев, германская рука все больше и больше сжималась на горле Парижа и северо-восточной части Франции. Ни бесплодные контратаки луарской армии, ни раздражающие действия французских партизан не могли скрыть от всего мира тот факт, что Франция перестала быть независимой великой державой{315}.

Триумф Пруссии-Германии был, безусловно, триумфом их военной системы. Но, как точно подметил Майкл Говард, «военную систему государства нельзя рассматривать как самостоятельную часть социальной системы, но как часть целого»{316}. За бесчисленными колоннами германских войск и контролем генерального штаба была еще и страна, намного лучше подготовленная к условиям современной войны, чем любое другое государство в Европе. В 1870 году все германские государства вместе взятые превосходили Францию по численности населения, но они были разрозненны. Германия имела большую протяженность железных дорог, и они были лучше приспособлены для использования — в военных целях в том числе. По показателям объема валового национального продукта, а также выплавки чугуна и стали Германия как раз догнала Францию. В то же время немцы добывали в два с половиной раза больше угля, чем французы, и в полтора раза больше потребляли современных энергоносителей. Промышленная революция в Германии привела к созданию большого количества крупных компаний вроде предприятий Круппа, производящих и сталь, и вооружение, что позволило прусско-германскому государству нарастить военные и индустриальные мускулы. Система краткосрочного призыва на воинскую службу была воспринята в штыки либералами как внутри страны, так и за ее пределами (критика «прусского милитаризма» в те годы звучала буквально повсюду), но при этом она мобилизовала трудовые ресурсы страны на достижение военных целей лучше, чем это смог сделать либеральный Запад или отсталый, аграрный Восток. И за всем этим стояли люди, обладавшие намного более высоким уровнем общего и технического образования, не имевшие себе равных университеты и научные учреждения, химические лаборатории и научно-исследовательские институты{317}.

Европа, говоря словами острословов того времени, потеряла хозяйку, но получила взамен хозяина. Начиная с 1870 года Германия под чутким руководством Бисмарка играла главенствующую роль в системе великих держав, и в течение двух десятилетий все дипломатические дороги вели в Берлин. Причем большинство видело, что достигнуто это было не только благодаря уму и жесткой политике имперского канцлера, который превратил Германию в супердержаву на европейском континенте. Свою роль здесь сыграли такие факторы, как развитие промышленности и технологий в стране, чему активно способствовало объединение германских государств, а также немецкие научные достижения, высокий уровень образованности, хорошо работающая система местных органов власти и внушительная прусская армия. Вместе с тем у Второго германского рейха были и значительные внутренние недостатки, о которых Бисмарк никогда не забывал, но на которые едва ли обращали внимание сторонние наблюдатели. Все европейские государства, включая изолированных от континента англичан, до определенной степени почувствовали на себе влияние этого нового колосса. Русские хотя и сохраняли -нейтралитет во время войны 1870–1871 годов и даже воспользовались кризисом в Западной Европе для улучшения собственного положения на Черном море{318}, все же не приветствовали смещение центра тяжести в Европе в сторону Берлина и втайне беспокоились о будущих планах Германии. Итальянцы, занявшие Рим в 1870 году, воспользовавшись разгромом французов (защитников папы римского) в Лотарингии, всеми силами стремились быть ближе к Берлину. То же самое происходило с Австро-Венгерской империей (возникшей в результате подписания Веной в 1867 году соглашения с венграми), которая надеялась компенсировать на Балканах свои территориальные потери в Германии и Италии, но при этом отлично понимала, что подобные действия могут вызвать негативную реакцию у русских. Наконец, потрясенные и озлобленные французы чувствовали острую необходимость в проведении глобальных реформ как на уровне государственного управления, так и в обществе (включая систему образования, науку, железные дороги, вооруженные силы, экономику), результатом чего стала очередная бесплодная попытка восстановить паритет сил с могущественным соседом по другую сторону Рейна{319}. Тысяча восемьсот семидесятый год и в свое время виделся, и особенно ретроспективно выглядит переломным моментом в истории Европы.