ответила девушка и не смогла срыть своего разочарования: воин при ее появлении не размяк и не проявил привычной риньере галантности благородного человека. Но она быстро взяла себя в руки. Лучше быть риньерой при дворе барона и стать женой рыцаря, чем влачить бедную жизнь приживалки, которую брат отдаст насильно замуж за старого вдовца. Такую жизнь себе она не желала.

Да, тут – говорила она себе – еще нет лоска светского общества. Но и она росла в глуши, в маленьком поместье, где ее круг общения был из няньки и конюха отца, крестьянских девок, с которыми она, босая, бегала собирать ягоды и грибы в лесу, засматривалась на молодых крепких парней и с завистью подглядывала за утехами в кустах девок и парней. Ей такое возбранялось. А длинными холодными зимними месяцами не вылезала из дома и вышивала незамысловатые гобелены.

Тут же свобода, которой она всегда хотела воспользоваться. Тут есть риньеры и благородные мужчины, и она будет одной из придворных дам…

Ее мысли прервала Энея.

– Ирена, ты идешь? – позвала она подругу…

Девушка спохватилась, покраснела и кивнула.

– Да, уже иду, Энея…

Хойсира вела себя как дикий зверек. Она боялась всех. И Артема, и богато одетых красивых женщин, стражу, что почтительно ей кланялась, и большого грубоватого телохранителя господина замка.

Она представить себе не могла, что жила тут и управляла всем этим хозяйством, но при этом откуда-то знала, что нужно делать. Она хотела поговорить с господином, который называл ее своей женщиной, но смущение, родственное детскому стыду и страху, и неловкость сковывали ее. Но Артем сам пришел к ней на помощь. Когда они пришли в большие, дорого обставленные покои, он раскрыл шкаф и показал ее одежду.

– Это твои вещи, Хойсира, – указывая на богатую одежду, произнес он. – Служанки наполнят горячую ванну. Ты помоешься и переоденешься. Я не буду смотреть на тебя. Выйду, а ты осматривайся, привыкай. Если вспомнишь, что ты делала в замке, поговори со мной. Работа – лучшее лекарство для души.

Он вышел, а вместо него в комнату вошли три девушки с бадьями горячей воды. Хойсира дождалась, когда они уйдут, и неуверенно разделась. Сбросила с себя чужие вещи и залезла в большую деревянную лохань. Рядом на табурете было мыло и ароматные притирания. Она откуда-то знала, что это. Намылилась и легла. Закрыла глаза и решила успокоиться. Она размышляла над тем, что умеет и что знает. Не копалась в памяти о прошлом, а проводила ревизию своих умений и навыков. И как оказалось, она умела и знала многое. Умела готовить, убирать, ловить рыбу, содержать дом. Она понимала, что знала мужчин, и понимала, что в ее жизни был не один мужчина, а несколько, и она делила с ними ложе. Она знала, что тут, в крепости, есть дети, и она о них когда-то заботилась. Она помнила расположение комнат замка, что находится в кладовых, но не помнила людей. К ней вернулась прежняя собранность, и с новой силой вспыхнуло непоколебимое желание жить. Она не могла позволить себе быть праздной и предаваться мукам страха и неопределенности. Если она умеет хозяйствовать, она будет это делать. Если этот господин говорит, что она его женщина, она будет делить с ним постель. Если появится еще один, что заявит на нее права, пусть они в поединке решат, кто будет ею обладать. Таков закон озер. Хойсира не знала, откуда она знает этот закон. Знала – и все. Видимо, всосала с молоком матери.

Решив поступить так, она успокоилась. Помылась, встала и вытерлась. Укрывшись простыней, подошла к большому зеркалу у шкафа и посмотрела на себя. Из зеркала на нее смотрела красивая шатенка с недлинными, аккуратно подстриженными до плеч волосами. Хойсира сняла простынь и оглядела свое тело. Крепко сбитое, без лишнего жира, с тонкой талией и широкими бедрами, с большой, немного отвисшей грудью, она была, можно сказать, в самом расцвете лет. Она вспомнила чьи-то слова: в самом соку девка. Женственность и чувственность так и перла из нее, но при этом неутихающая сердечная боль сдавила ее сердце. Она прижала руку к своей груди и замерла.

«Что это? – подумала она. – Откуда эта боль?» В памяти ответа не было.

Дверь открылась, и в комнату вошел господин. Он остановился на пороге и стал ее рассматривать.

Хойсира обернулась и прикрылась руками. Но затем, увидев взгляд, полный возбуждения и желания, она потеряла силы сопротивляться этому желанию и безвольно опустила руки и голову. Так и стояла, дрожа всем телом, ожидая, когда он подойдет и обнимет ее. Сладость и возбуждение охватили ее с новой силой, и она прильнула к нему спиной. Она хотела этого мужчину всем сердцем, каждой клеточкой своего тела. Его руки обжигали и разжигали в ней негасимую страсть. Мужчина поднял ее на руки, и она почувствовала, какой он сильный. Обвила руками его шею и прильнула головой к груди. Вдохнула запах пота мужчины, и у нее закружилась голова.

Артем положил Хойсиру на кровать и стал быстро раздеваться сам. Скинув одежду, он быстро окунулся в воду, где до этого мылась Хойсира, вытерся той же простынею и лег рядом. Он был нежен и опытен в любви.

Хойсира стонала, изгибалась и пылала жаром. А когда он овладел ею, то отдалась всем его желаниями и страсти. Она неожиданно для себя без всякого стыда делала то, что никогда до этого не делала, но где-то видела, и мужчина сильнее распалялся от ее ответных неумелых ласк и любил ее так, как будто никогда и никого до этого не любил. Они все делали молча и страстно. Уснули лишь под утро. Она спала чутко и слышала, как ее мужчина поднялся и укрыл ее одеялом, а сам вышел.

Хойсира потянулась и со счастливой улыбкой на лице уснула. У нее началась новая, полная радости и чувственной любви, полная новых открытий жизнь…

Артам проснулся под утро. Сквозь смеженные веки увидел обнаженную Хойсиру, и страх забрался в его сердце. Вдруг женщина проснется и поймет, что он не Артем. Опять скандал получится. Или еще чего похуже…

Он быстро встал, накинул на раскинувшую ноги женщину одеяло и, подхватив с пола одежду, вышел из покоев Артема.

Вероятнее всего, однажды они станут его покоями, а он – нечаянным властителем озерного края. Артам не чувствовал в себе лидерских задатков, он всегда прятался в тени других и старался не высовываться. Лишь напившись, он становился буйным и наглым. За что обычно получал сполна.

«Надо